Я молча наблюдаю за ней. Она разглядывает сотни развешанных вокруг нас фотографий, по-прежнему не говоря ни слова. Я знаю, что она тронута: ее глаза блестят, она взволнованна.
Я поворачиваю ее и указываю на другое фото: мы пляже, я несу ее на спине, а она смеется. Я обожаю эту фотографию, она такая яркая.
– А эту ты помнишь? – тихо спрашиваю я, обхватив ее руками за талию.
Она не отстраняется. Ее грудь вздымается в такт биению ее сердца. Я задаюсь вопросом, бьется ли оно так же, как и мое, на полной скорости.
– Наши выходные в Нормандии, – отвечает она, искренне улыбаясь. – Я сказала тебе, что никогда не была там… И на следующий день ты встретил меня у входа в ЭСМОД с сумкой в руках, и мы сразу туда поехали.
Именно. И это были восхитительные выходные, одни из самых лучших в моей жизни. Два дня чистого счастья, после которых мне захотелось уехать с ней куда-нибудь и жить… да хоть в монгольской юрте. Только тогда я еще не понимал, что это любовь.
– Мы открыли все окна, я сидел за рулем, а ты, закинув ноги на приборную панель, пела громче радио. А в Довиле нам довелось поесть прямо рядом с Даниэлем Отеем.
Она улыбается, вспоминая это. Мы тогда спорили, потому что она была уверена, что это он и есть, а я считал, что не так уж он был на него и похож. В конце концов он повернулся к нам и в шутку сказал: «Может, я и не похож на себя, но я еще пока не оглох».
– Было просто волшебно, – выдыхает она.
– Согласен.
Виолетта зажмуривает глаза и облизывает губы. Надеюсь, она понимает, что я так отчаянно пытаюсь ей рассказать. Она собирается обернуться, но я сплетаю наши пальцы и подвожу ее к другой части лифта. Хочу, чтобы она выслушала все, что я запланировал ей сказать.
– Последняя. Эту ты помнить не можешь, – робко говорю я, показывая ей фото, сделанное без ее ведома.
У Виолетты расширяются глаза. На фотографии она, обнаженная, лежит на животе. Одеяло прикрывает ее ягодицы до самого копчика, поэтому видна только спина. Ее волосы сплетаются золотистой паутиной, несколько прядей вьются по изящной шее. Виден лишь ее профиль – лишь та часть лица, которая усыпана веснушками. Но различимо и его выражение: выражение полного умиротворения.
Пусть даже она и понятия не имела о существовании этой фотографии, но я знаю, что она помнит, когда та была сделана. Голыми в ее постели мы спали лишь однажды.
– Когда мы впервые занялись любовью, ты заснула в моих объятиях, – говорю я голосом, хриплым от волнения, – и ты была так прекрасна, так невинна, что я не смог устоять. Я схватился за фотоаппарат и, пока ты не проснулась, сфотографировал.
Оторопев, Виолетта не сводит глаз со снимка. И то, что она вдруг говорит, идет вразрез с моим сценарием и застает меня врасплох.
– Я не понимаю.
Я хмурюсь:
– Чего ты не понимаешь?
Она смотрит на меня, искренне озадаченная:
– Почему ты сделал это фото? Или, скорее, почему его сохранил?
Я поглаживаю ее ладонь большим пальцем. Если бы только я мог достать свое сердце и, открыв прямо перед ней, показать, что внутри! Везде, в каждом уголочке она увидела бы свое имя и ничего, кроме него. И, возможно, тогда поверила бы мне.
– Потому что в ту ночь между нами что-то изменилось. Это больше не было просто дружбой – мы перешли на новый уровень. В моем сердце осталась лишь ты, и я вдруг понял, что меня надурили, что частичка под названием «Виолетта» внезапно стала занимать слишком много места. И с того момента все в моей голове перемешалось, и я наделал много глупостей. Я ненавидел Клемана, я злился на тебя за то, что ты встречаешься с ним, я завидовал Джейсону и Зои и их беззаботным отношениям…
Она смотрит на меня так, словно я только что сообщил, что фирма «Киндер» закрывается и больше не будет выпускать сладости, и по ее щеке стекает слеза. Я подхожу ближе и смахиваю ее.
– Правда в том, что среди всех этих фотографий нет ни одной, на которой я не был бы от тебя без ума. Правда в том, что если я бы действительно любил Люси, я не влюбился бы в тебя. Но я влюбился. Не меньше ста раз. Я влюбился, когда ты начала использовать мою зубную щетку, влюбился снова, когда ты обняла меня после ужасной встречи с моей матерью… Я могу продолжать еще долго. Да, я любил Люси, но появилась ты. Ты появилась, как радуга после дождя, как первая фиалка весной, и я полюбил тебя.