Но, возможно, слишком сдержанно. Я шарю под кроватью и достаю из-под нее пару черных замшевых ботфортов на каблуках, элегантных, но сексуальных. Результат, признаюсь, завораживает. Проблема в том, что мыслями я то и дело возвращаюсь к Клеману… моему милому Клеману. Мне стоит верить в нас. Верить в себя. Но его слова продолжают вертеться в моей голове. Я хочу, чтобы все было идеально, потому что Клеман много для меня значит. Это случится лишь раз, это всего лишь одолжение одного хорошего и верного друга другому.
Это не измена. Я не такая, как моя мать. Я никогда не буду такой, как моя мать.
– Я готова, – решительно объявляю я, проходя в гостиную.
Лоан сидит с телефоном, одну руку засунув в карман темных джинсов. Услышав меня, он поворачивает голову и замирает, кажется, он не в силах сказать ни слова. От его взгляда мне становится жарко. Он медленно скользит все ниже и ниже по моей фигуре. «Миссия выполнена», – радуется моя внутренняя Виолетта.
В машине мы молчим. От неловкости нас спасает только музыка, и я постукиваю пальцем по бедру под ритм разных песен. С момента разговора о татуировке Лоан не сказал мне ни слова.
При входе в ресторан Лоан придерживает для меня дверь и пропускает вперед, положив руку мне на спину. Внутри просто великолепно. Первое, что я вижу, – огромная лестница, перила которой украшены золотыми листьями; затем – яркие цветочные обои. Кресла ближе к фиолетовому цвету, а посуда не отличается изыском. Все просто, но эффектно. Нас приветствует улыбчивый официант и приглашает пройти на мезонин. Смущаясь, я делаю шаг, и вдруг раздается страшный грохот, от которого лопаются перепонки.
К моим ногам летят приборы, тарелка и бокал, и я подпрыгиваю на месте. Я слишком поздно осознаю, что мой плащ зацепился за вилку и утянул за собой все, что было рядом.
– О боже, мне так жаль!
Официант возвращается назад и оценивает ущерб. Ну и дура же я! И шагу не могу ступить, не перевернув чего-нибудь. На меня все смотрят. Я наклоняюсь, чтобы подобрать приборы, красная от стыда, но Лоан поднимает меня и кладет руки мне на плечи.
– Мы возместим ущерб, – заверяет он официанта, который подает знак своему коллеге.
– Ничего страшного, такое бывает.
– В случае Виолетты такое бывает очень часто, – шутит Лоан с полуулыбкой.
Ко мне подходит мужчина, забирает из моих рук бокал и говорит, что займется этим сам. Да уж, хорошее начало… На этот раз я иду за официантом крайне осторожно. Когда мы поднимается по лестнице, Лоан придвигается ко мне со спины. Я собираюсь обернуться и спросить почему, как вдруг чувствую, что его рука одергивает подол моего платья, задевая бедро.
– Постарайся сегодня больше не наклоняться, ладно? – шепчет он мне на ухо.
Просто убейте меня.
Потом все идет гладко. Лоан снова со мной общается, мы сидим рядом с довольно интересной пожилой парой. Из динамиков ресторана доносится тихая музыка, здесь так спокойно.
Мы заказываем выпивку, и я очень осторожно начинаю разговор:
– Мы редко видимся в последнее время.
Я делаю глоток, а он потирает рукой лицо. Только сейчас я замечаю, какой у него усталый вид. Я так погрузилась в Клемана, что даже не обратила на это внимания. Укол совести возвращает меня к реальности.
– Да, прости, я совсем без сил. Я много работаю с тех пор, как вернулся с Бали.
Меня накрывает чувство вины. Я даже не заметила, что он стал брать двойные смены.
Я решаюсь спросить, сильно ли он загружен. Он пожимает плечами, сцепив пальцы, вытягивает руки на столе.
– Ну, не слишком. У нас было несколько производственных происшествий, наводнения, автомобильные аварии.
Обычно я не слишком интересуюсь его работой. Просто потому, что мне страшно. Не хочу знать, что он делает, когда уходит вечером или утром. Не хочу греться под одеялом, зная, что он, как вариант, сейчас в самом пекле пожара. Я думаю, что мне лучше не задавать вопросов.
– А ты? Что у тебя с Клеманом? – осторожно спрашивает он. – Похоже, у вас все неплохо.
Официант приносит наши блюда. Сейчас или никогда, Виолетта. Попроси его. Он поднял тему «Клеман», от тебя требуется лишь продолжить! Проблема в том, что это слишком сложно. Я будто язык проглотила и не могу произнести ни слова. Не знаю, чего я боюсь: того, что он скажет «нет», или того, что он скажет «да».