***
- А давай не в Париж, - говорит Оксанка в полусне, положив головку мне на плечо. Мимо нас – «Следующая станция – Жандармская площадь. Майль. Пересадка на поезда междугороднего следования, трамвайные и автобусные линии» - проезжает желто-кафельная подземка под Жанкой, зияющая грязью и унынием и даже в эти часы кишащая народом, разномастным и оголтелым.
- А куда? – спрашиваю рассеянно. Интересный сегодня был день.
- Во Флоренцию.
- Это Сальвина тебе ушки прожужжала? Итальянскому не научила тебя? – улыбаюсь. – Весь вечер только с ней трындела. Не скучала, значит?
- Не-а, - зевает она.
Во Флоренции Вольфинг жил когда-то, оттуда привез и жену Сальватриче или сокращенно: Сальвину, учительницу, ныне немолодую. Там у него куча связей с бизнес-элитами, а во Флорентийском соборе-Дуомо крестили его старшую дочку. Он неравно дышит не только к архитектуре, но и к кухне Тосканы. А лимонные деревца в кадках на верхней террасе его трехэтажной, в пастельно-желтых тонах, виллы в стиле «неоренессанс», местами разбавленной рельефами из белого гипса – это своего рода намек на то, что хозяева как-то связаны с югом. - Нехило, - прошептала Оксанка еще с улицы. Эту виллу там издалека было видно.
- Во Флоренцию - так во Флоренцию, - соглашаюсь теперь, напряженно фиксируя то пеструю обшивку на противоположном сиденье в метро, то мелкую разноцветную мозаику звериных морд и фигур за окном поезда, из коих сложена «Следующая станция – Центральный Зоопарк. Пересадка на трамвайные и автобусные линии». – Блин, наша, - вздрагиваю. - Пошли, зай - тяну ее за руку, слегка подталкиваю перед собой, а то она совсем уже закимарила. Теперь мы дома.
Да, интересный был сегодня день. Некоторые на вольфинговской позиции предпрочитают андерстейтмент, не из соображений прибеднения, а просто потому что им реально в кайф жить в какой-нибудь глуши на опушке леса, где их особняк отгораживает от всего мира огроменный «дворцовый парк» и до города не ходит общественный транспорт – не то, чтоб они им пользовались. И это объясняется индивидуальностью. А вот Зюдзайте – это помпезно, очевидно и понятно и пояснений не требует. И вольфинговская хата сегодня тоже не требовала пояснений.
- А, фрау... Эккштайн? – запнулся Вольфинг, когда я представил ему Оксанку. – Вы же у «бергов» работаете, да? Делали проджект «Молл»?
Надо же, запомнил. Оксанка с улыбкой кивает в ответ. Она не поправляет его. Она никогда никого не поправляет, если теперь зовут ее только «Эккштайн». Но ведь не смогла насовсем расстаться со своей фамилией, двойную взяла.
Реальным людям неслабо построить всех и вся, даже погоду. Поэтому, когда в его дворцовый парк – в дом нас, понятно, никто не зовет – стеклись наконец все сливки «Гринхиллз» с семьями и significant other, дождь уже давно кончился. А когда нам посреди садовых фонариков и грибов-обогревателей подали тортеллату под лимонным соусом, с листиками шалфея, вообще с трудом верилось, что уже почти ноябрь.
Интересно, зачем он нас у себя собрал – ведь не только для того, чтобы про работу трындеть? К светскому трепу, мол, кто уходит, кто приходит, кого повысят и кто с кем, я слабости не питаю. А вообще – были вибрации, что-то я там такое слышал. Но слухи эти засекреченные были на таком уровне, что пробить их пока не было никакой возможности. Я даже близко не знал, к кому соваться и где пробивать. Ладно, может с сегодняшним ужином на траве это никак не связано, думал я. А благодаря жене у меня было чем, вернее, кем заняться в этот вечер. Поправлял на ней пальтишко, укрывал пледом ножки и не мог удержаться, чтобы не поцеловать ее тихонько, пока она с улыбкой: - Андрюш, мне ж теперь не бывает холодно, - специально-нечаянно напоминала мне о нашей с ней тайне.
И в вечерне-городской этой идиллии – кто тут стал бы заговаривать о волне увольнений, которая настигла, накрыла с головой и «наш кораблик класса «люкс», как называл Макс когда-то Гринхиллз. Стратеги наши, подобно банкам, представляемым нами, решили не рисковать – и давай лепить программы «постоянного отпуска» для тех или иных уровней занятости среди адвокатов. Конечно, молодняку больше досталось, но, как я говорю Томасу, это все как прикрытие тому, что те или иные лавочки в том или ином офисе они уже давно хотели закрыть. А его бы тогда просто заведомо на работу принимать не стали, так что – расслабься, говорю я ему. Тебя не тронут. А сейчас о грустных этих вещах если и говорили, то недосягаемо до моих ушей.
И вот – да, интересный день, что и говорить. Поначалу занятия Оксанкой мне было вполне достаточно, и внимание мое к окружающему было поставлено на «стенд-бай». Но вот мы от ужина перешли к напиткам и трепу, Оксанка убежала освежиться, а я узнал в кругу человек из пяти-шести партнеров и принсипалов, что шеф, оказывается, скоро отчаливает, да не куда-нибудь, а к «бергам». Ага. Вот они, вибрации, не зря вибрировали. Он вскоре и сам вклинился в наш кружок и говорил об этом про между прочим, мол, дело-то уже известное. Дебил.