- Не-е-ет...
- Так, остынь, а, - жеще уже. – Говорю тебе: сам ушел. Это мое решение было. Если бы не спалился перед ним нарочно, он бы так ни во что и не въехал.
- Но зачем он так? Какая ему теперь разница, он же уходит?
- Дело принципа. В отличие от меня, он в Гринхиллз по призванию, че тут непонятного. И у вас тоже будет по призванию. И вся эта хрень – его призвание. И вообще, мне положить и на него, и на Гринхиллз, и на всю эту хрень. Оксана, я найду другую работу.
- Конечно, - говорит она спокойно и уверенно, типа, не сомневается. - Ты у меня – умный, суперкрутой юрист.
- А ты почем знаешь?
- «А я почем знаю»? - передразнивает она. – Да уже «по том», что ты лучше меня. Ну иди сюда... ну что ты колючий такой, а... и сердитый... – она почти насильно притягивает меня к себе и целует. Потом тыкает мою голову к себе в живот: – Так и не поздоровался с нами, как вошел... А мы скучали... – Трется об меня щекой, бормочет между поцелуями: - Андрюшенька, главное, чтоб ты у нас был жив-здоров... это ж главное... а где пахать – найдешь, мало ли... «кризис», ага...
Сказочки, думаю сердито.
- Найду, конечно, - говорю ей опять, мычу ей в живот. Потом, вскинувшись: – Только рыть никого не надо, поняла?
Она в ответ только прищуривается. А потом, оторвавшись вдруг от меня, шлепает меня по заднице и со словами: - А ну, сгоняй в магазин, - посылает за какой-то фигней.
Правильно. Если бабки домой не приносишь, то хоть по хозяйству помоги, думаю с неудовольствием, но иду, конечно.
Сейчас дни всё короче, и когда я возвращаюсь, уже темнеет. Но она так и не зажгла в доме свет.
- Блин, вот у тебя дубак тут, - говорю. - Окна чего не закрываешь? Не замерзла?
Она отрицательно качает головой, обнимает меня руками за шею и говорит просто:
- Потанцуй со мной.
У нее играет уже другая музыка, не быстрая и не медленная, ритмичная. Чувак поет спокойным, задумчивым голосом на испанском, будто рассказывает что-то, а ему подпевают гитары – акустическая, электро, бас держит бодрый ритм. В доме запах триполитовского пирога, который, наверно, уже готов. Есть охота.
Я ставлю сумку с продуктами на пол, разуваюсь и танцую с ней, раскачиваю ее туда-сюда легонько и медленно, пока нас провожает уходящий день. Ни она, ни я не говорим ничего. Танцуем в совершенно холодной квартире, но мне почему-то уже не холодно.
- Про что поет? - не выдерживаю наконец.
- Про мол у Сан Блас.
– Грустное?
- Да. Любовь, разлука, одиночество... Неважно. Это слова всё.
Уже совсем стемнело, и я почти не вижу, а больше чувствую ее на ощупь, теплую и мягкую, глажу пальцами ее лицо. Целуюсь с ней, а у самого урчит в животе.
- Есть охота, - говорю.
- Сейчас пойдем. У меня уже все готово.
Казачка дом держит.
Взгляд мой падает на темное пятно на стене. Его сейчас не видно, но я знаю, что это календарь. Это она его повесила. Не признает ни соток, ни других органайзеров. Мне его не видно сейчас, но я знаю, что сегодня – тридцать первое октября.
Завтра ноябрь. Вот, что принес он нам на этот раз.
«И только-то», - думаю.
***
Гару
Читай по глазам
В путь пустится, земли ногами не касаясь
В улыбках трав, деревьев сладко спит
Твой башмачок хрустальный для тебя я
Нашел – бег легкокрылый облегчить
О, подожди, меня ты подожди
И пусть с тобой знакомы мы едва
Но как же часто видел я тебя во сне
О, подожди, прошу, не уходи
О, королева, читай мои глаза
Любви в них столько, что уж больше ничего не нужно мне
И не по нраву жизнь ей городская
Бриллиантов, почестей сколь бесполезно ей дарить
И вот во мгле я свечи зажигаю
Дорогу ей в мои объятья осветить
О, подожди, меня ты подожди
Как часто ты являлась мне во снах
О, подожди, прошу, не уходи
О, королева, читай в моих глазах
Любовь такую, что растопит глыбы льда
Ты по глазам читай, что я тебе дарю
Читай, как сильно я тебя люблю
Ради твоей улыбки я готов расстаться с тем, о чем мечтаю