All my senses – Mando Diao
London Grammar – Leave the war with me
Bon Jovi – Diamond ring
One republic – Let’s hurt tonight
«Андрей, я не ухожу. Я остаюсь.»
«Кто это – «ты»?»
«Оксана».
«Ты врешь. Оксана ушла. Кроме того, она зовет меня не «Андрей», а «Андрюха». Или «Андрюша», если настроение хорошее...»
Жжение. Как жжет все изнутри. Будто битых стекол наглотался. Жжет, но... дико холодно. Э-э, кто вырубил отопление? Что, мы уже и на этом экономим?
Горячий лед. Сверкающие льдинки, раскрашенные в разные цвета. Цветная водка в граненом стопарике. В меня вводят это и одновременно крушат кувалдой череп. Меня заставляют выпить – а я не могу пить. Не лезет, потому что горло болит по-страшному. Мне не верят и пытаются влить насильно, но я не даюсь.
«Я остаюсь... я остаюсь... я остаюсь», - повторяют мне, а я в таком дерьме, что в ответ только руками машу: «Да уходи уже...».
Я просыпаюсь из делириума от того, что мне суют под мышку холодную сосульку, заставляя затем то ли с хрупом ее съесть, то ли растопить, а после выпить.
- А теперь спи, - говорят мне, и я послушно засыпаю.
Не знаю, когда и как я просыпаюсь. Ее нет со мной в кровати, но, упакованный в вату, я не испытываю беспокойства.
Откуда вата? Неужели?.. В туалет смывал вроде... Когда успел? Нет, по-моему, я просто болею.
Но надо же узнать, где она. Здесь ли еще.
Штормит, когда ковыляю на кухню.
Ла-а-а ла-ла-ла-ла ла-ла-ла-а-а... шелестит музыка. Да, в яблочко. Это она там. Включила «Caravan» Blur, они ковыляют к ней, а она, встречая, ноет-мычит им в подпевку.
У нее в руках сырая курица, которую лижут голодные синие языки газового пламени. Она тихонько чертыхается на нашу модерновую плиту, пытаясь сдвинуть конфорочную крышку настолько, чтобы и горелка не отключилась, и огонь горел максимально сильно. Потрескивает и попахивает паленым.
- А... разве... – обнаруживаю, что способен говорить. - ...ее так жарят?..
От звука моего голоса она вздрагивает, недовольно оборачивается и осматривает меня с головы до ног, как врач из медкомиссии. Когда в восемнадцать лет легально откосил от бундесвера, сказав, что выбираю цивильдинст и по какой причине выбираю – и то не смотрели так.
- Смáлят! – режет она сердито.
- Всегда?
(Сквозь зубы): - Если попадается недощипанная.
Наблюдаю, как она, досмолив и ругаясь вполголоса: - «Блин, тупой...», - кухонным ножом перерубает надвое тушку, а затем лихо, по-мясницки разделывает одну половинку на кусочки, а другую бросает в кастрюлю целиком. Камень в мой огород, думаю. Худо тому дому, где не точатся ножи. Надеюсь, она не собирается сейчас делать это сама? Вроде нет.
- Чего варишь? – спрашиваю оторопело.
- Курицу пожарю. А тебе – бульон.
- А чего, я прям так боле...
- Так, так... – перебивает нетерпеливо. – Не знала, что у тебя такой желудок слабый. Может, бульон удержишь.
- Э-э?..
«Только не это», - думаю сквозь туман. Вот лажа.
- Да ладно, - сердито отмахивается она. – Свое же. Так, ты че тут трешься? Чего вскочил? Ложись иди.
Иду. Еще раз отупело удивляюсь всему происходящему и заваливаюсь спать. То просыпаюсь, то засыпаю опять.
Она ухаживает за мной с ворчанием. Любое мое обращение к ней встречается колко и язвительно. Похоже, у меня ангина. Промок вчера. А почему тошнило, я понятия не имею. Думаю, просто стресс свалил с ног. Ну и вирус где-то подцепил. А она возилась со мной, но ей не было противно. Свое.
Меня вновь будит ее голос. Я иду на него, слышу, как через стену она по громкой связи говорит с кем-то по телефону. Ленка, кажется.
- Неужели все настолько серьезно?
- Наверное. Знаешь, когда Фарика нет рядом, я только затем и смотрю на других парней, чтоб подумать, какой он классный и как всем им до него далеко.
(Устало): - Ленусик, это так круто... Я так рада за тебя... А он что?..
- Фарик? По-моему, на Новый год меня ждет «сюрприз»!
(Зевает): - Да ты что-о-о... ну вы даете...
- Я только не знаю, как мне с фамилией быть... Ксюш, а почему ты не взяла фамилию Андрея? Зачем это «Вингерс-Эккштайн»?
В этот момент она видит меня, подошедшего тихонько.