- Ага... Только ты прекрасно без меня со всем справишься. И тобой никто не рулит.
- А ты рулить хотела? Оксан, ты серьезно рулить мной хотела? – смотрю ей в глаза, притянув близко ее лицо. – Разве ты этого хотела и теперь переживаешь, что не рулишь? Утешься. Я ведь люблю тебя – чего же тебе еще надо?
Новый год еще даже не наступил, когда мне удается-таки привести ее в чувство, уговорить, уболтать ее, заглушить удары, наносимые ей сомнениями, удары, которым она с такой готовностью себя подставляла. Монотонно повторяю ей, что «люблю» и тому подобное, и она расслабляется в моих руках, а в животике я то и дело нащупываю знакомые уже движения сыны.
Да-да, ее успокаивать теперь постоянно надо, а не расстраивать, а я – что?.. Нет, ведь все-таки, каков дебил... Тупой ублюдок... Мало, что к той упер, повелся на Оксанкины сопли – потом еще растравил ей душу. Ей же не слова – звука, взгляда достаточно... Это ж для нее, как цианистого калия доза в замедленном действии... Воображаю, сколько мне теперь предстоит залечивать мной же нанесенные раны. И без этого хватило уже... Ведь она, чуть что – опять кромсать себя пойдет, стопудово, или лопать да блевать потом. За ней же глаз да глаз нужен.
А как заправски меня вчера лечила. Тиран настоящий. И – вылечила же... Ночь не спала, ухаживала, пока меня выворачивало там. Я не соображал ни фига, а она успокаивала, уговаривала. Сильной же может быть, даром, что... глупая.
Глу-у-у-пая, думаю с наслаждением, запустив пальцы в ее волосы, массируя ее голову, затылочек ее, доводя ее до стонов, до урчания, словно кошечку. Моя кошечка... Моя... Вчера она ходила за мной, сегодня – я за ней. И как ей вообще живется на свете? Она же не вылезает из всяких там депрессий. Хорошо – успокоил ее сейчас. А не было б меня?
Нет, думаю, ухмыляясь своему открытию, это не она мне нужна, чтобы не свалиться, это я ей нужен. Боже, какой это кайф – быть нужным ей. А сам – да фигня, справлюсь как-нибудь. Без ее помощи. И на сей раз – никаких отмазок и подавлений. Это правда. А вот то, что нужен ей, что она нуждается во мне, как в воздухе, это... да словами не передать. Господи, это ж сколько всего должно было произойти, чтобы понял это. Через что пройти пришлось. Но не зря, значит.
Тина – о ней-то меньше всего думаю сейчас, но все-таки вспоминаю – нет, не о ней самой, а о том, что говорили. Вот она все пытала меня – за что да почему. За что Оксанку, за что не ее... Ни за что... Так вышло... И я благодарен – Оксанке или судьбе, в которую не верю, за все то, что познал с ней. Узнал с ней о себе. Понял себя. Поймет ли она когда-нибудь, я не знаю, да это и неважно.
Я говорил ей, что она моя девочка? Сколько раз? Сто? Больше? Не девочка... И не девка – это ж ролевое, годное для ситуаций... а... ребенок мой. Носящий другого моего ребенка... Оглядываю ее тайком с головы до ног, разогреваясь от мысли о ней, как о маленькой, моем ребенке. Таком беспомощном со мной, таком покорном мне и безвольном, способном испытать наслаждение от меня даже сквозь боль и страдание. Извращуга, знаю... но... как люблю ее, а... Как хочется еще сильней ее любить... Со временем может смогу дать ей то, что надлежит ей дать. Когда дорасту. Для этого я здесь. Для этого нужен. Иначе какой во мне толк. А пока – не съесть бы ее с таким настроем... Животное. Зверюга.
Вероятно... назовем его лицом... в общем, сейчас оно у меня приняло довольно зверское выражение, потому что она, подняв было на меня взгляд, томный, разомлевший, вдруг пугается и просит почти жалобно, произнося в испуге то первое, что приходит ей на ум и чего боится она сейчас, вероятно, больше всего: - Андрюш... ты же... не уйдешь?..
Уйдешь... Не уйдешь... Сколько было уже у нас приколов на эту тему... Не уйду, пока сам меня не уйдешь... Не уйду тебя, пока не уйдешь сама... А теперь, когда и шуткануть можно было бы и глаза закатить, мол, сколько можно, я просто говорю ей очень-очень нежно, шепчу больше, чередуя слова с поцелуями: - Глупенькая... Куда я уйду... Никуда я не уйду... Я ж как пес без тебя сдохну...
А про себя улыбаюсь лукаво. Она не поняла еще, но я-то все понял – что должен быть с ней ради нее же. Что это предназначение мое. Это объяснение тому, зачем я в этом мире. И я лопну сейчас от всепоглощающего кайфа сознания этого. Ведь я и так с ней, а, значит, предназначение свое выполняю – и это выше моих мечтаний.
- Я люблю тебя, - говорю ей просто. Не требую, не убеждаю, не оправдываюсь. В ответ ее: - Я люблю тебя, - сливается с моим, и я не знаю, где кончается одно и начинается другое.