Завидев меня, Оксанка потряхивает головой, а я улыбаюсь ей в сумерках. Она избегает новых стрижек. Честно говоря, разницы особой между «до» и «после» мне не видно. В порядок вроде привели. Красивая, как всегда. Но я улыбаюсь ей, поднимаю большой палец вверх.
- А я все равно адвокатом быть хочу, - произносит Берке, тоже глядя на нее и не говоря ей ни слова.
- Ты, главное, в футбол иди играть. А тетке так и скажи – посмотришь, - они уже подошли к нам, я беру Оксанку за руку и провожу рукой по ее волосам, легко касаясь ее губ своими.
- Ладно.
Даю ему руку на прощанье и он заныривает к своей мамаше, а я веду домой жену, заметив, что уже успел соскучиться.
***
- А я знаю, какой подарок мы подарим Мариусу и Йетте на свадьбу! – она ныряет в машину, ее нехотя отпускает ко мне иссиня-черный январский вечер.
На улице мороз, а у меня тепло. Постукивая зубами, сладко потягиваясь и согреваясь, она лезет ко мне получать дозу поцелуев. Освободиться с работы раньше восьми у нее сегодня не получилось, но настроение хорошее.
- Не знал, что мы вообще едем, - бурчу в ответ.
Она каким-то образом откопала пригласительную с пальмами и водопадами. Жаль, не сообразил вовремя от нее избавиться – и вот обнаружил сие произведение веддинг-планнерского искусства красующимся на дверце нашего холодильника.
- Не будь занудой! Пригласили - надо ехать!
- А ты в курсе, что до Нижней Калифорнии сутки лету?
- Так ты развлечешь меня по пути, - щебечет она с удовольствием, и, не обращая внимание на мою уксусно-кислую физиономию, поет, томно скосив глазки: – Кстати, ты знал, что женщина-рак склонна к эротическим авантюрам...
- Понятия не имел... блин, ур-род, - сигналю одному, мысленно давая себе честное слово вечером не ездить больше через Большой рукав.
- Например, секс в самолете... в туалете... – ее и без того шаловливые глазки смотрят совсем уже масляно. Когда я вместо ответа с сомнением смотрю на ее слегка выросшие габариты, она прыскает со смеху.
- Ну ладно... Можно в аэропроту где-нибудь...
- А это не опасно? – торгуюсь уныло. - Ну, перелет... Пересадки, блин, две... Потом, Мексика – это ж третий мир почти... Еще заразу какую подцепишь...
- Не подцеплю. И – наоборот – во втором триместре самое благоприятное время для путешествий. А в январе там как раз классно...
- ...а в самолете простынешь под кондером... Ухо только вылечили...
Когда мне чего-то не хочется, я могу быть настоящим ворчуном, занудой и нытиком. Дедом лет восьмидесяти. В такие моменты фадер с его неиссякающей энергией кажется рядом со мной пацаном-попрыгунчиком.
А Оксанка веселится страшно, знай себе хихикает.
Ее это щебетанье не прекращается и дома, где она продолжает обрабатывать меня, подмазываясь самым несвойственным ей образом.
- Блин, там куча народу будет из Гринхиллз, - бурчу дальше.
И все будут спрашивать, как я теперь устроился.
- А тебе чего? Ты же не к ним едешь, а к другу.
- Ага, тоже мне – друг. Эльти, блин... Фау-Гэшник хренов... Мог бы сразу куда-нить в Австралию запереться. Похрену, что не у всех его друзей вообще есть бабло на билет.
- Да ладно тебе, Андрюш. А знаешь, что, давай так: будем считать, что это с его свадьбой никак не связано. Пусть это будет наш бэбимун...
- «Бэби» - чего? – не понимаю.
- Это когда в отпуск беременными ездят. Набраться сил перед тем, как появится малыш.
При слове «малыш» ее глазки нежнеют, из них струится свет. Он теплый-теплый, ласковый-ласковый и такой искренний, что мои губы поводит беспомощной улыбкой. Как тут устоишь? Особенно, когда она кладет мою ладонь к себе на животик и кое-кто, почуяв папку, сразу пытается впрыгнуть в эту ладонь.
Может, моей девочке и правда хочется в отпуск? Восстановиться после болезни, во время которой у нее на самом пике пропали ощущение вкуса и обоняние? Она все приговаривала, что мои пельмени в канун Нового года – это было последнее, что она запомнила на вкус и на запах и что это, мол, знак. А я просто пытался лечить ее и тупо мандражировал по поводу того, когда же пройдет у нее эта жесть. А тут еще морозы эти долбанули, да так, что на улицу вылезать не хочется, а ей на работу каждый день.
Представляю себе ее, нежащуюся в теплой тихоокеанской водичке. Ее глазки блаженно зажмурены, она подставляет блестящий голый животик ласковым лучам солнца... но: - А если меня на собеседование пригласят... – ною дальше.
- Подумаешь, мы ж на пару дней, не больше. И потом – ну, после подашь. Ну скажи «да»... – мурлычет она, когда лежит уже голенькая на кровати, а я щекочу ее языком между ножек, оттеснив подальше мысли о Мексике. – Скажи «да-а-а», - постанывает она, выгибаясь мне навстречу, когда я вместо языка, основательно разогревшего ее, тереблю ее рукой. – Скажи «да-а-а-а»!.. – стонет она уже громче, когда ласкаю ее жеще и яростней.