Нежно мну ее сисечки, облизываю сосочки и: - Что сказать? - уточняю на всякий случай.
- «Да-а-а-а!» О-о-о-о... – она лежит передо мной горячая, словно сочный, налившийся плод и не может уже говорить. Она стонет, а сама наблюдает, ждет, куда приведет ее моя рука.... сейчас... сейчас...
Я веду ее и чувствую нереальную, пьянящую власть над ее телом, над всем ее существом. И – вот она. Эта струя поднимает ее на воображаемом гребне с белыми кудряшками пены, фонтаном вырывается из нее, а мне в очередной раз интересно, как она это делает.
Мы делаем это иногда, делаем с самого Лондона. Можно сказать, это я ее приучил и каждый раз наблюдаю за ней с любознательностью исследователя и собственническим любопытством ребенка, забавляющегося с игрушкой. «Перезагрузка» - назвала она это однажды, когда попросил ее описать ощущения.
Все-таки, насколько женщины от нас отличаются, думаю, проводя кончиками пальцев по ее голенькому, взмокшему, перезагрузившемуся телу. Мне б чего: потрахаться – и спать. Это если вкратце. Правда, с ней тянет на марафон и альтернативные дисциплины. А она сейчас лежит на бочку спокойная-спокойная, умиротворенная, глазки прикрыла и балдеет. Но спать не хочет, по-моему.
Я уже пристроился сзади, вхожу в нее и выходить мне пока неохота.
- Оксанка, вот как ты это делаешь, а?.. – толкаясь, шепчу ей на ушко, которое попутно кусаю.
- Ну, я-то тебе скажу, но только у тебя все равно так не получится... – ее мордашка растягивается в хитрой, блаженной улыбке. – К тому же у меня ты есть – а тебе кто сделает?
- Да я не про водопадики твои, - смеюсь, тиская ее и шлепая. – В курсе, что тут рылом не вышел. Нет, почему я так хочу тебя всегда, а?.. М-м-м?..
Выхожу из нее и, повозившись немного, прокладываю себе альтернативный путь, который нагоняет на ее личико похотливо-жалобное удивление. Оно быстро сменяется выражением сладкой муки и кайфом подчинения мне. Да, к такому тоже ее приучил. Она же способная ученица. Такая способная, что, уверен, предвкушает уже, как мучительно-кайфово будет кончать сейчас, по-другому кончать, пока я в ней там. Да, вот оно.
- Давай от этого еще... а че... – шепчу ей, пока ее бьет и швыряет из стороны в сторону, а я держу ее и вставляю в нее спереди руку, которая там, впрочем, не нужна.
- А ты скажи «да» - плачет-стонет она и подставляется мне.
- Как ты можешь сейчас думать о левом... сучка... – задыхаюсь, когда эта маленькая засранка толкается мне навстречу и сжимает его собой. Это нечестно. Там и без того узко.
- Скажи «да-а-а»... ой... ой... ой-ой-ой... – тянет она слабеньким, тоненьким голоском, а я чувствую, как мне гасят свет.
Да и железный я, что ли? Конечно, стояк-каменюка, только сколько ж так выдержишь. Но я жду ее, жду волну. Отчего-то кажется, что дождусь. Точно... вот она...
- Да-да-да... – лепечет она жалобно, - ...да, Андрюшенька, мальчик мой... - (тоненько совсем): - ...о-о-о... – и опять из нее бьет фонтанчик и купает ее в бурных струйках и ласковых ручейках, а я... вот зверь... натягиваю ее... рву ее... еще... еще... шлепаю по ней, слушая плюхающиеся звуки, наблюдая, как во все стороны разлетаются блестящие брызги... тискаю живот... ты полегче, урод... но ей не больно же... ей хорошо... врываюсь в нее и заполняю ее собой... охренеть, сколько там у меня было и с каким напором... из меня вдавливается в нее низкий, глухой стон... приглушенный рев моей вырвавшейся бури... у нее там теперь тоже озеро... липкое озеро... или море... а я выхожу из нее... встряхиваю его над ней... но ей не противно... ей хорошо... ей хорошо со мной...
- Скажи «да» - требует она.
Я целую ее взасос. Вокруг нас мокро и липко.
- Что сказать? – спрашиваю сквозь мокрые поцелуи.
- «Да» скажи!
- Что?
- «Да»!!!
- Да, - говорю и сосу ее рот и язык у нее во рту. В конце концов, сколько можно. Да я и не помню уже, на что должен был сказать «да». Помню, что у нее между ног все превратилось в воду, она вся превратилась в воду и растеклась передо мной, а я растекся в ней и на нее.
- Ура! – она радуется, как маленькая, и победоносно сжимает кулачки.