- И не спрашивай, - смеется он.
Обмениваемся имэйлами, пока еще не сильно пьяные, а то забудется потом.
Пока посылаю ему сообщение, слышу вдруг знакомый голос: - Здравствуйте, фрау... Эккштайн, - и, метнув подвыпивший, но, сука, ястребиный взор в нужную сторону, вижу, что к моей жене подвалил Вольфинг.
- Извини, я щас... – бросаю на бегу Виланду, а сам уже метелю к ним. К ней.
Какого хрена метелю? Чего так быстро? В моей башке стучит черт знает, что. Я за секунды сопоставляю факты друг с другом, делаю выводы. Вольфинга, как бывшую «гриновскую» шишку, тоже пригласили – нормально. Он здесь – нормально. Но он подрулил к моей жене – ненормально. Какого хрена ему от нее понадобилось? О чем ему с ней говорить? Вывод может быть только один: ему все известно. Он хочет сейчас прижать ее и поймать на чем-нибудь. Чтобы она хоть что угодно сказала – любое ее слово он запишет себе на корочку. И – против нее потом. Он адвокат, и не просто, а ей до такого далеко.
К тому же мне сейчас хорошо видно лицо ее – она растеряна. Уже один только ее взгляд, то, как она на него смотрит, быть может, даже дрожащие ее руки выдают ее. Куда что девалось от ее самообладания, когда распалялась передо мной дома. Поэтому силы сейчас неравные. Поэтому ей нужен я. Поэтому мое место рядом с ней, и я не должен дать ей раскрыть рта. Если у него к ней предъявы, пусть предъявляет их мне.
И я уже тут как тут, целую ее в щеку и говорю ему лаконично и безэмоционально: - Здравствуйте, - а сам держу ее под локоть, сжимаю его легонько, мол, не смей ничего говорить.
Она и так поняла уже. Я чувствую, как она слегка расслабляется в моей руке.
А Вольфинг – вроде тот же Вольфинг, что с ним станется. И все-таки я не узнаю его, когда он, глядя на меня: - Здравствуйте, г-н Эккштайн, - здоровается – бляха, да даже смущенно как-то.
Да, вот смотрю на него и без микроскопа определяю, что он... сдал. То ли он – один из тех, кому тупо не идет кэжуэл, а я привык видеть его в основном в бизнесе-луке. То ли за эти два месяца с небольшим он состарился. Но не в шмотках, конечно, дело и не в морщинах. Взгляд у него не тот, вот что. Не твердый, не сверлящий насквозь, каким обычно его помню, а – черт, да может ли быть? – задумчивый. У него же раньше как было: «Все знаю. А что не знаю – узнаю. И быстро.» А теперь – будто не блиц-отчета от тебя ждет, а просто хочет побеседовать. Все не то.
- Вы прекрасно танцевали, - это он – Оксанке больше.
- Спасибо, - она мило улыбается, а ее ручка в моей руке подрагивает. Тихо, зай, успокойся. Будь сама собой. – Это все Андреас, у меня способности скромные. И возможности ограниченные.
Правильно, улыбайся лучше. Обезоруживает.
- Как вы себя сейчас чувствуете, фрау Эккштайн? – справляется он участливо. Нет, если он включает сейчас вежливость, чтобы ее потом жестко прижучить, то это даже по его меркам верх цинизма. Только хрен он ее прижучит, если рядом я.
- Нормально, спасибо, - а я поглаживаю ее животик. Молодец. Расслабься. – Приятно из зимы в лето попасть. У нас сейчас такой холод. Простите, я вас оставлю ненадолго.
И Оксанка чуть ли не бегом драпает в направлении туалета. Трусишка. Ладно, пусть идет.
- Пойдем выпьем? – предлагает он.
Виланд уже куда-то свалил, поэтому под пальмой свободно. Мне, возможно, не стоило бросать его так, раз он предложил мне работу. Забьет на меня теперь.
- Куантро? – спрашивает Вольфинг коротко, устремляясь к стойке. Я не обязан ему подыгрывать, но от куантро и сам не откажусь. – Всегда думаю: зачем тратить хорошую вещь на Маргариту. Верно?
Не отвечаю. Он не обнаруживает желания уединяться под пальмой, и мы остаемся за стойкой. Странно – он хочет помощи зала, когда наезжать будет? Вообще-то, нет у меня желания с ним общаться. Изо всех сил надеюсь, что Оксанку там сейчас не выворачивает. Сегодня на свадьбе следил, чтобы она держала себя в руках в плане еды. Даже тормозил пару раз. А то потом резко вспомнит, что она толстая, тут стресс еще этот – и пойдет-поедет.
- Слушайте... – ему явно неудобняк, я ж не собираюсь облегчать. – ...можно на «ты»? Айке.
- Андреас.
Это становится забавным.
- Да-а-а... – он отпивает от своего куантро, а меня эта наша беседа веселить начинает. – А неплохо здесь, а? Идиллия такая, уединение. Не то, что в Акапулько, там криминалитет один. Вы... ты бывал уже когда-нибудь в Бахе?