- Косяки твои разруливать. А на трезвянку это сложно, - я уже впихиваю в нее язык. Не такой и пьяный. И вообще – бодренький. Очень.
Пока бахвалюсь перед ней, намечавшееся действо разыгрывается. Эльти, хорошенький уже, должен под чутким руководством Йетте разбить подвешенную на специальном приспособлении пиньяту. Это - эстрея, здоровенная звезда из папье маше, вся в кисточках и разноцветной, больше розовой бумажной бахроме.
Жениху завязывают глаза, вооружают чем-то вроде бейсбольной биты, а потом падрины, размахивая дринками в руках, направляют его к цели с громкими напутствиями на испанском, а Йетте пытается дублировать по-нашему, все это – под шумные комментарии пьяных гостей. Эльти тыкается в разные стороны, спотыкаясь, а я не знаю, ржать мне над ним, жалеть или прийти на помощь. Но ничего, мужик – значит, справится.
Так и есть: он, наконец, попадает битой в краешек пиньяты, за что его под всеобщее ликование моментально освобождают от повязки, а Йетте смачно целует. Обрадованный, он принимается крушить битой звезду, пока не добирается до начинки. Начинкой пиньяты оказываются сладости, они сыплются на песок, будто из Рога Изобилия, и на них с визгом налетают дети.
Перехватываю завороженный взгляд наблюдающей Оксанки и думаю, что наша с ней пиньята тоже разбилась и оказалось, что там, внутри у нее – ну, хоть и не конфеты, но и страшного ничего нет.
– Зай, будь тут, - чмокаю ее в щечку.
- Ты куда?
- Маргариту тебе сейчас принесу… вёрджин… девственную… безалкогольную… Может немножко привкус заглушит... ну...
- Да ла-а-адно...
Но я непреклонен. Нагибаюсь и сквозь платье целую ее в животик – сейчас напою свою девочку лимонадиком. Сладенького – моей сладенькой. Чтоб потом...
Возле барной стойки порядочно народу, забившего на пиньяту, и пока мне достаются коктейли, проходит с четверть часа.
Затарившись, прокладываю себе дорогу обратно, ищу ее глазами, не понимая, куда она могла деться. Благодаря животику, фигурку ее должно быть легко вычислить, хоть закат догорел уже. Вдруг красивеньким розовеньким фонариком личико ее мелькает из-за чьего-то плеча, чьей-то коренастой фигуры. Какой-то шкаф загородил ее от меня, даже пузико ее загородил. Она болтает с ним оживленно, периодически «выныривая» из-за него.
Да у нее что – светятся глазки? Это потому что меня как раз увидела или... Так... Башка, стриженная под утюг... Квадратная рама... Прилизанные шмотки... Че за хрень... Да это Стэн?.. С которым она уже сто лет не общалась? Нет-нет лазил в ее имэйлах... а подумаешь, между нами ж больше никаких секретов... Как этот чмырь здесь оказался? Майорка для америкосов... А и правда же. Да он ржет, кажется. Ему весело с моей женой. А мне резко хочется включить очень пьяного неадеквата и на глазах у всех устроить крупный наезд. Коктейль опрокинуть для начала, а потом поглядим. И мне мешает бешеный стояк, которым гвозди забивать впору.
Подхожу к ним и: - Hi, sorry for keepin‘ you waitin‘… че, заждалась… - подаю жене ее бокал. Потом нехотя поднимаю глаза на его рожу... он выше меня, урод... а, блин. Не он, кажется.
А в глазах Оксанки играют вспышки, в которых читаю, что она находит мою физиономию весьма забавной. Я ей и слова не сказал, и вряд ли она в курсе, кого мне напомнил этот ее новый знакомый, но попой своей бесстыжей почувствовала, чем тут пахнет. Может даже ширинку мою заценила – и теперь ей кайфово, само собой.
А с чуваком этим мы болтаем еще некоторое время по-нашему. Он не америкос. Я даже не вникаю, кто это – никогда не видел его в Гринхиллз. Да мне это и неинтересно.
Когда он оставляет нас, я притягиваю ее к себе и целую с максимальным смаком, на который способен. Наши языки переплетаются и у нас во рту один и тот же вкус.
- Засранка, - шепчу ей, купаясь в океане ее глаз. – Любишь глазки строить, да? – изо всех сил сжимаю ее попу. – С пузом? При живом муже? У мужа на глазах?
Еще минуту назад ей было весело, шаловливая насмешка не сходила с губ. Теперь сошла – и в глазах ее вижу только... похоть... Бесконечную похоть... Ой-ей-ей... Боюсь даже представить, что у нее сейчас под платьицем, между ножек творится. А у меня сейчас там лопнет все на хрен.