- Ну надо же, - шепчет она. – А муж даже вспомнил, что я существую... А то слонялся черт те где...
– Забудешь тут с тобой... шлюшка... – шепчу ей с наслаждением.
Тискаю ее дальше, сжимаю ее тепленькое, розовенькое тело и ныряю в тот океан желания, в котором, до меня доходит, давно уже бултыхается она.
- Только и знал, что пить. О чем думал? И на сколько тебя теперь хватит...
- А на сколько тебе надо?
Вместо ответа она окольцовывает меня ножками, будто мы танцуем вместе какой-нибудь латиноамериканский танец. Легонечко, едва касаясь, гладит одним пальчиком мой локоть. Стискивает зубки, а в глазах уже отчаяние:
- Я говорю: жене больно, а тебе плевать...
- Где больно? – задыхаясь, целую ее шею.
- Там.
- Так сильно хочешь?
У нее страдание в глазках.
- Ты хочешь? – провожу пальцем по ее личику, повторяя вопрос. - Хочешь меня? Ты хочешь, чтобы я сделал это с тобой прямо сейчас? Здесь?
Если она скажет, я сделаю.
- Скажи, что сделать.
Она – моя женщина. Она повелевает мной и направляет мои поступки, а исполнение ее велений – моя забота. Блин, насколько пьян уже, что так думаю. Смотрю ей в глаза самым темным, страстным взглядом, на какой только способны мои пьяные, голубые вообще-то глаза. Моя рука под ее платьем, я поглаживаю тонкое кружево между ее ног. «Сегодня – розовенькие», - вспоминаю. Еще мгновение, и я введу в нее руку. А потом прижму ее к пальме и займусь с ней любовью прямо здесь. На глазах у всех, которых для меня сейчас не существует. Все равно пьяные все. Вместе наплюем на них и сделаем то, что хотим. Пусть смотрят или пусть отворачиваются – плевать. Они нам не мешают.
- Нет, пойдем к нам. У нас удобнее, - говорит она спокойно, деловито. Ни тени стыда. Даже сквозь кружево чувствую, как распухло у нее там все от прилива крови. Она хочет меня.
До нас только два шага. Закрыв дверь, я ловко снимаю с нее трусики, и она уже на мне, а я в ней. Пока люблю ее стоя, а она за меня держится, уверенным жестом стаскиваю с нее платье и бюстгальтер. Люблю ее, голую, не раздевшись сам. Она уже кончает на ходу, хватаясь за меня, а я несу ее на кровать и выхожу из нее, чтобы поцеловать там.
- Нет, не надо этого, - стонет она. - Еще хочу… Еще раз возьми меня…
Слишком сильное кровообращение у нее сейчас. Ее ломит. Она как-то призналась, что теперь ломота от желания порой доходит у нее до силы менструальной боли, а это ж больно, наверно. - Еще войди в меня… В нее войди… - просит-требует она.
Он нужен ей сейчас там. И она тянет его сама в себя. Я снова люблю ее, в этот раз она полусидит на кровати. Голая, а я все еще одет. Кончает опять быстро. Она еще близко не насытилась, не сняла напряжение от этой ломоты. Я сделаю все, как она захочет.
- На коленки, сладкая… - прошу ее. – Я хочу тебя сзади.
- Возьми меня сзади, - просит она, а сама уже стала на коленки, оборачивается ко мне, умоляет: - Войди в меня... Да-а-а... – это я вставил его в нее, а она прогибается подо мной, вдавливается в меня, двигает бедрами мне навстечу. Пока люблю ее, сдавливаю ее попку, по ее мокрой спинке руки мои скользят к сисечкам, а там, ниже, - животик, который игнорировать я не в силах. Я кладу руки на живот. Ее живот. Наш живот. Наш – и его.
- Я люблю тебя, - говорю ей то первое, что само выходит из меня. - Твое тело – это дом мой. Ты – жизнь моя. Ты была создана для меня. А я был рожден, чтобы стать твоим мужчиной.
- Я твоя… Бери меня… Много раз. Сколько захочешь… Но, умоляю, не прекращай… Дай мне еще раз это… Только ты один можешь мне это дать.
- Ага... – бормочу глухо в нее, куда-то между ее лопаточек. - Только я один. Только тебе.
- Только с тобой – так.
- И мне – так.
Она кончает снова. Еще один разряд. А я могу еще долго, кажется.
Внезапно она осознает, что я еще одет. Она оборачивается, смотрит на меня, изучает. Искорки в ее глазах... теплое, мокрое, розовое желание... сладкий, голенький персик, истекающий соком... и личико у нее персиковое... а с личика на меня, сверкая, смотрят два бриллиантика... изумрудика... не то... нет такого камушка, чтоб похож был на ее глаза... Две звездочки чайного цвета... Ее звездочки смеются мне в лицо, кайфуют, а за окошком, над ней, вокруг нее – голубизна океана... Она соскучилась по своему цвету, вот и притащила нас сюда... А сейчас у нее улетает башенка от того, что я ее – вот так вот... Она принадлежит мне без одежды совсем, освободившись от всего лишнего. А я в своей рубашке немного строг и отчужден от нее. Я словно использую ее тело, а она - куртизанка, наложница, которой наслаждается ее господин, даже не потрудившись раздеться. Но мы-то знаем с ней оба, что это она моя хозяйка. И я принадлежу ей.