Первыми заваливаются тетка с дочкой с волосами одинакового цвета «магента» и, плюхнувшись на свободное сиденье, дают другу хай-файв. Успели, мол. За ними - еще какой-то народ, в общем, становится реально тесно.
Отворачиваюсь и раздраженно пялюсь в окно. Ну можно ли жить в таком суперпосещаемом, переполненном городе. Финансовый саммит будет только через месяц, а жить уже сейчас не хочется. Задолбал он меня, что ли?
Напротив меня кто-то офигительно громко врубил музыку у себя в наушниках, мне слышно даже сквозь мои про то, что кто-то «пусть кого-то подождет», что «уже поздно», и кто-то... «она»... «это знает». И эта хрень орет так громко, что мешает мне слушать мое и... вообще мешает. Вот е... твою мать. Но включать громче ему назло несолидно как-то. Я ж не щегол пятнадцатилетний.
Поворачиваюсь и вижу, как интервент этот одергивает на выпуклой коленке задравшуюся впопыхах серую костюмную юбочку с небольшим разрезиком сбоку. Вижу и думаю, что это уж слишком.
- Ты че, издеваешься? – спрашиваю у нее по-русски злобно и довольно возмущенно, в первый момент даже не въезжая, что она не слышит, да и не видит меня. Уткнулась носом в окошко, как и я только что.
Негодование мое растет посекундно, но прежде чем я успеваю ткнуть ее покрепче, она вдруг вздрагивает, жмет на кнопку «остановка», вскакивает, и, так и не глядя на меня, пробивает себе дорогу на выход, успев по местному обычаю крикнуть «санкьиу» открывшему двери водителю. У нее британский акцент, думаю, глядя ей в спину, в серенькие волны костюмной ткани, на бегу ласкающие длинные, стройные ножки.
Беги, беги... А я останусь...
***
- Я говорил с эйджент-банком по поводу си-пи-документации по консорциальному кредиту, – с блуждающим взглядом бубню своим в конференц-центре.
Вообще-то, я должен инструктировать пацанов на месте, как старший и по должности, и по проекту. Интересно, кто-то заметил мои бегающие глаза? Подумают еще, что злоупотребляю – видит бог, на сей раз незаслуженно.
- Уложимся? Дадут нам подтверждение о выполнении пункта такого-то си-пи-чеклиста? Что говорили на колле?
- Вроде, дадут, - бормочу рассеянно, а у самого так и чешутся руки, будто меня тянет потереть ушибленное место.
И если бы я только знал, где конкретно меня ушибли. С башки надо начинать, думаю, ей же в последнее время опять нездоровилось.
Но не она одна меня сейчас беспокоит. Что делать с тем, другим надоедливым местом, в котором меня – твою ж мать – видать, тоже ушибли хорошенько? Не видно хоть через брюки?
- Слушай, - спрашиваю у одного из пацанов из нашего лондонского офиса, - А кто поет эту песню, ну, там что-то про... she can wait... it’s too late... пусть она подождет... уже поздно...
- Оэйсис? Don’t look back in anger? Во гневе не оглядывайся? – пожимая плечами, говорит он. – Why, а что?
- Нет, ничего. Спасибо.
- It’s a relic, это ж старье? Aren’t the wankers fightin‘ again? Эти говнюки ж опять переругались?
А пофигу.
- Музыка вечна, - бурчу в ответ.
Правильно, Оэйсис. Мне даже кто-то про них рассказывал. Так она и рассказывала, чуть ли не плююсь, больше ж некому. Вот бл...ть... Сам набираю в уголке их песню и слушаю... точняк, оно.
Причем тут вообще музыка? А при том, что у меня она своя, а мне тут лезут, впаривают насильно чье-то... Сколько ж можно так мною вертеть... Пытать мои уши...
А что касается ее... Бл...ть, эта курица... Кажись, никогда она меня еще так не бесила с времен... с времен... да с самых горок, тогда, в Эдвенчер парке, что ли...
Это ж, бл...ть, это ж как ох...ительно давно все было-то, разрази меня гро-о-ом... И как мне только освободиться от этого, как вылезти из этой гребаной жизни. Я ж уже не могу. Я ж думал, у меня все хорошо, а у меня все... так, как сейчас.
Нет, все правильно, думаю, все закономерно. Да-да, и то, что она входит сейчас в найтингейловское фойе, вон, мне видно ее сверху, вон серый ее костюм – это, бл...ть, не издевательство, не изощренная пытка, которую придумал какой-то особо отмороженный мудак, а правильно и вполне закономерно. И я даже знаю, что ей здесь, в Найтингейле, надо.