- Джесс, а ты меня достала. Пойдем уже, тебе расслабиться пора.
***
Естественно, я – не вездесущий дух, способный проникать в женские туалеты в Гринхиллз. И жучков у меня там не проставлено. И вообще – я там больше не работаю.
Все эти пикантности мне Оксанка после рассказала. Ну, или какую-то часть. Она сидела в самой дальней кабинке, даже дверь приоткрыла, чтобы издалека не догадались, что там кто-то есть. Сидела, поджав ноги, а сердце лупило ее, словно гиря. Как она боялась, что стук его услышат, как зажимала руками рот, чтобы не выдать себя ни единым вздохом - и не выдала.
Говорил ей – не фиг переться сегодня на это тупое мероприятие. «Уимен ин бизнес». Тоже мне – курсы кройки и шитья. Что ей-то там делать?
Но она смеялась и говорила, что, может, откроет для себя что-нибудь новенькое. И вдруг Гринхиллз, организаторы, которые устраивают всю эту показуху для всех бизнес-уимен, откроют ей наконец глаза на то, как совместить карьеру с семьей.
Вместо этого ей открыли глаза кое-на что другое. И они открылись у нее так, что она этими открытыми глазами отыскивает теперь конференц-столик, за которым стоя пьют и закусывают Джесси и Изабель. Отыскивает – и прямиком туда.
Делая вид, что в упор не замечает замешательства на их лицах, она вклинивается в их кружок, будто старая знакомая, и принимается болтать с ними о докладах и докладчиках. Потом разговор как-то сам собой переходит на то, что она когда-то здесь работала и где работает сейчас.
- Долго с ребенком сидеть будешь?
- Года полтора. А потом буду совмещать карьеру и семью. Хотя карьера мне не светит, - смеется она. Они не смеются.
- А как на твою беременность отреагировали у тебя на фирме?
- Нормально. Хотя в лицо кто что скажет?
Ежатся они, когда она говорит им это? Не знаю, но она даже бровью не ведет, а продолжает, как ни в чем не бывало. Ее присутствие тяготит их, особенно Джесси, которая в основном молчит. Изабель поддерживает разговор, но ее напрягает, что она вынуждена делать это в одиночку.
Я подваливаю на двадцать шестой этаж, открытый по случаю сегодняшнего открытого мероприятия, чтобы забрать ее, как договаривались. Оказавшись в конфи моей бывшей организации, останавливаюсь, чтобы поздороваться кое-с кем из знакомых, когда с изумлением вижу, с кем она тусуется.
Потом слышу, как она говорит, что уже в декрете. Пора уже было. А то сколько можно, смеется, напрягать людей своим расплывшимся видом.
- Отнюдь нет. Ты очень хорошо выглядишь, - замечает Джесси с ледяной вежливостью.
Я собирался вести себя сдержанно в столь неординарной компании, но при этих словах готов бежать туда, чтобы с гордостью подтвердить этот факт.
Я подаюсь уже вперед, когда какое-то незнакомое мне существо вдруг говорит Оксанкиным голосом:
- А это от того, что меня муж трахает.
У меня спирает дыхание. Чё?..
- Много трахает, - продолжает существо про между прочим. – Я ж беременная, - тянется за какой-то мини-булочкой с мини-ветчиной и мини-овощем на ней. - А беременным много хочется. Да он и может много. И хочет постоянно. Не вылезает из меня фактически. По утрам я на работу – только с опозданием. Утром он особенно голодный.
Существо откусывает кусочек булочки, запивая ее безалкогольным просекко, продолжает с набитым ртом: - Прикиньте, дома мы с ним почти только стонами общаемся. Он круто трахается.
Мне словно дали под дых. Но весь прикол в том, что эти безобразные… пошлые… безвкусные… по-бабьему глупые в своей ревнивой откровенности излияния меня заводят – а как же еще?
- И никто не догадывается. По нему не скажешь же, какое он зверье в постели, да… - мечтательно так.
Мне только кажется, или это сейчас слышно всем? Тут шумно, но мне ведь слышно.
Она словно спохватывается:
– Сорри, девчонки, что я так… откровенно… г-м… - сладенько прокашливается. – Просто все только и видят, что он – умница. Хороший юрист. А мне же лучше. Спокойней так-то. А то еще всяких баб от него отгонять – здоровья не хватит. Я ж ревни-и-ивая сучка, - смеется грубо. – А надо больно – унижаться.
Бл…ть. Вот бл…ть.
- Мы с ним вообще очень давно знакомы. Еще со школы, - отхлебывает еще. - А в первый раз он меня отымел, когда мне восемнадцать было.
Дура. И стерва. Дурная, стервозная моя жена. Зачем же об этом так… во всеуслышание.