Ломоту в мозгах прорезает ее тихий голос: - Ничего.
Она грустно улыбается. Опять глаза эти.
– В начале будет тяжело, Андрюш, возможно придется реально туго, но я знаю, вы справитесь. Вы у меня такие молодцы. Мужчины.
Да что ж делать-то теперь, думаю, глядя на нее уже полными слез глазами, боясь шелохнуться – вдруг там КТГ как-нибудь не так покажет.
Неужели ж сделать ничего нельзя. А если...
Как с тобой стало все в жизни новым...
Как с тобой...
Сынок, думаю. Взвою сейчас... Прости меня... отца, блин... Гребаный лузер... Да я просто выродок... Но как же я буду без нее... Да, эгоист... Мне мужиком сейчас надо быть... Сильным надо быть, а я...
Нет, наверняка можно что-то сделать, только при ней не заикаться, даже виду не подавать... Потом – все... не пойдет ведь на это ни за что... Сейчас же марш к врачу... За грудки его, старого хрена, на что он тут вообще...
И я ломлю в соседний кабинет к дяде доктору, накидываюсь на него чуть не с кулаками и... озадачиваю в край.
А после…
Нет, вы только посмотрите на эту бессовестную. От возмущения у меня только что пар не идет из ушей, хотя кто его знает, может и идет.
- Оксанка!!! – притопав обратно к ней, трублю грозно и вполне угрожающе. Вот только слезы хлещут из глаз, как вода из сломавшегося унитазного бачка. Так облажаться перед доктором Ланге. И-тит-твою-ж-ма-а-ать...
А она смеется детским, беззаботным смехом. Таким, каким, уверен, не смеялась и в детстве. И при виде ее такой смеющейся, веселой, озорной, здоровенькой абсолютно все наезды у меня дохнут, не родившись, а я сжимаю ее глупое, такое трижды глупое лицо в своих ладонях и целую ее, не боясь даже своими, блин, соплями измазать.
- Да что ж ты ненормальная-то такая... Господи... Во дал бог жену придурочную... Сына, готовьсь, с мамкой у нас не соскучишься, - это я ему напутственно, но участливо, потрепав ее пузяру.
- Чего, религиозным заделался? Что-то часто в последнее время бога вспоминаешь...
- Будешь тут с тобой вспоминать... Не бога, так того, другого... Дурна-а-а-я...
А она смотрит на меня пристально и больше не улыбается. Лежит, откинувшись на подушку, а рядом капает на мозги КТГ. В полузакрытых глазках ее – ни капли раскаяния.
Так, стоп. Что-то тут не так, думаю.
- А если б я сам помер? – пеняю ей растерянно. - С горя помер? Если хотела признание в любви от меня услышать... или что жить без тебя не могу... или что ты – смысл моей жизни... на хрена для этого такой цирк разводить...
- Цир-р-рк… - она открыла пошире глаза и смотрит исподлобья, будто тяжело ей глядеть.
Я еще говорю какие-то слова, ощущая их бесполезность. Она обхватила голову руками, будто не желает слушать или будто что-то давит ей виски. Из своего кабинета появляется доктор Ланге в белом халате и медленно надвигается на меня.
- Я обожаю тебя, - твержу ей. – И ты абсолютно ненормальная. Э... ты куда, Оксан?.. - она отодвигается, причем вместе с кушеткой.
Я понял. Это боль. Ей больно. Ей было больно все это время, а я не понимал. Я не почувствовал ничего.
- Никуда, - говорит она. – Там ничего нет.
При слове «нет» ее рот разделяется на пиксели, которые разлетаются в разные стороны, как пьяные воробьи. Теперь там у нее и правда ничего нет. За ртом следует остальное, предварительно расщепившись на мозаичные осколки. «Нет… нет… нет…», - звенит-скрипит еще какое-то время компьютерный голос, а потом опять будто песню заводит:
Как с тобой стало все...
- Андрюха!!! Да сколько можно уже! Ну!
Кажется, мне только что дали по лицу. Кругом темно, но вот вспыхивает ночник – это она включила. Передо мной сонное, раскрасневшееся ее лицо, а я чувствую, что у меня на глазах реальные слезы.
- Ну ты даешь, - она прижимает меня к своей пополневшей груди, гладит по голове, а я чувствую гулкий стук ее сердца. Когда сердце бьется, это хорошо, думаю автоматом.
- Что тебе там такого приснилось?
- Что ты умираешь…
- О, господи, - она и смеется, и ежится одновременно. – Вот бы не подумала...
- …а потом не умираешь. А потом все-таки умираешь. Блин, надо обследование тебе пройти.
- На что?
- Не знаю. А что ты подумала?
- Да не знала, что и думать... Ты там что-то про цветы бормотал... Носом хлюпал... На могилку мне, что ли, выбирал? – смеется.