- Да. Она же вообще-то... больше плясала вокруг него, бегала за ним немножко. Но потом, когда он понял, ну, что, там, любит и все такое, было уже поздно, она ушла... Он говорил – что только не делал, мол, до того хреново было, а все уже, нету... Ну, потом Яська к жизни вернула.
- Надо же. А интересно, какой она была? Ты знал ее?
- Нет фактически. Видел пару раз. Сашка же, сколько его знаю, клялся, что ни одной бабе не удастся держать его... за яйца – не удавалось. Да Неджмие, кажется, и не стремилась. Она как-то легче к этому относилась, весело. И любила его.
- А от чего она умерла? Рак?
- Рак. Химу из-за Яськи отказалась делать. Она тогда уже на каком-то там месяце была.
- Понимаю, я бы тоже отказалась.
- Помню.
Меня передергивает при воспоминании о том сне, и я укрываю ее руками. Жизнь – она ж непредсказуемая штука. Казалось бы, всё только с другими случается, но в любой момент может случиться с тобой. Поэтому не надо думать об этом, пока не случилось – вот случится и потом хватит с тебя страданий.
Сидим на берегу, молчим, смотрим на ночное озеро. Завтра на рыбалку дневную пойду с сыном и детворой постарше, остальные – купаться.
***
Утро. Свежо, ярко, пронзительно светло до головной боли. Так бывает спозаранку летом на природе – и с бодуна.
- Андрюха... отвяжись... бешеный... – шепчет она душераздирающим шепотом, потому что – засада же. От посторонних ушей нас отделяют четыре тряпочки – два полога нашей палатки да два соседней. Всё. – Блин... – когда демонстрирую обоснованность своих поползновений: - ...и как у тебя стоит только... бухали, как черти... – меня бьет по губам ее пульсирующая вена, когда целую ее длинную шею, одной рукой двигаю у нее в шортиках, а другой играюсь с твердыми сосками под футболкой. - Блин, разбудим... – накал драматизма достигает предела, она стонет, при этом умудряясь не повыситься с шепота.
Но это она зря так переживает. С тех пор, как стали родителями, мы творим истинные чудеса беззвучия, особенно она. Черт, а как раньше было круто заводиться от ее стонов, упиваться ее криками... Гадом буду, если отвяжусь.
- Пошли... Спят…
- Проснутся.
- Не скоро. Пошли.
- Куда?
- Куда-нибудь.
Кажется, мы с ней, не сговариваясь, облюбовали эту ивовую рощу еще в прошлом году. Только из-за погоды тогда не удалось нанести ей визит.
Солнце долбит уже нормально и резко потеплело. Полулежим голиком в объятиях друг у друга на влажной еще, но абсолютно теплой земле, в одеяле из высокой, густой травы с разноцветными вышивками цветов. Нам не холодно – мы разгорячены и рады теперь освежиться.
Тут такая тишина и умиротворенность, что тянет на размышления. Видать, ей хочется размышлять о том, что сейчас ближе всего и отзвенело только что:
- Расскажи, что такое для тебя секс.
Пожимаю плечами:
- До тебя секс для меня был просто получением удовольствия. Без проблем получал это удовольствие и научился дарить его тем, с кем он у меня был.
- Их же было немного?
- А что?
- А то.
Я впервые думаю, что она могла бы смеяться над этим, считая меня малоискушенным.
- А то, что мне повезло, что это так. А дальше?
- А дальше я встретил тебя. И тогда быстро понял, насколько это важно для меня - дарить тебе наслаждение. Что это даже может стать самоцелью. Что секс для меня в первую очередь – это дарить тебе удовольствие и кайфовать от этого самому. Ну и потом, когда ты кончаешь, это кайф... приятно очень.
- Какой ты… невероятный… - смеется она. - Идеальный…
- Не смейся, - тыкаю ее в бок. – Я, может, чувствовал себя счастливым, когда мне это удавалось.
- Тебе это удается всегда.
- И поэтому я всегда счастлив.
- А я не смеюсь. Для меня ты идеален. Не потому, что я знаю, что идеально – просто ты идеален для меня. Мне не нужен другой. И так было всегда. Я ж говорила тебе.
- А я так и знал.
- Блатной. Мы тут вообще про что? Вроде про секс начинали, а теперь про любовь?