Я еще некоторое время вполголоса нахваливаю в упоении… Я разошелся, я рассыпаюсь в эпитетах, загибая пальцы, взахлеб перечисляю ей на ушко все детали прошедших дней и ночей, сумасшедших, невероятных, и ее выдающихся качеств и персональных достижений, охренительных, башнесносных.
Она все равно не слышит. Спит. Говорю, смакую, разогреваюсь. Спать не очень хочется, а она – тут, на мне, такая теплая, истощенная, безотказная. Трогательная. Беспомощная во сне, как ребенок. А я же извращуга, это давно известно.
Тихонько разворачиваю ее, пристраиваюсь к ней сзади и люблю ее, пока она спит. Вяло люблю, сонно, но сладко. Соображаю, проснется ли она, почувствовав меня в себе, и будет ли сердиться. Но она так и не просыпается, и я, тихонечко вздыхая, кончаю в нее, уткнувшись лбом в ее теплый затылок.
- Со-о-олнышко… cла-а-адкая моя… - тихо, довольно мычу, выходя из нее. Поглаживаю ее: ‑ Так, а теперь спа-а-а-ть…
Зевнув, закрываю глаза, блаженно нежусь в постели, постепенно отхожу ко сну.
- Вот ты трепло, Андрей, - слышу вдруг откуда-то из подушки ее сонный, тихий голос. Произнеся это, она покрепче прижимается попкой к вялому, жалкому подобию того, кто еще с минуту назад был столь бодреньким.
- А ты – сучка, - бормочу ей в ответ, снова целуя ее в затылок, упираясь в него носом. – Моя сучечка… За что тебя и люблю…
- А я – тебя…
А потом мы спим.
Глава 5. Лагуна-остров. ДЕНЬ ПЕРВЫЙ
Четыре дня, четыре ночи. Или где-то около этого. Мы потеряли счет времени. Оно у нас свое и измеряется по-своему. Своими временными единицами.
Прокрутим же его на четыре дня назад. Воспроизведем все то, чему нет названия. Это же целая жизнь, и хвала тебе, боже, с которым я так и не определился по сей день, но – все равно, хвала тебе уже за эти четыре дня. Не говоря уже обо всем, что было и что еще будет.
Two Steps from Hell – Star Sky
Maroon 5 – Lips on you
Arctic Monkeys – I wanna be yours
Lana Del Rey - Change
Amber Run – Machine
Artik & Asti - Ангел
Тогда, тем пасмурным днем мы ввалились в мой номер, горячие, горящие, два обезумевших, пылающих факела. В комнате – полумрак от полуспущенных тяжелых портьер.
- Де... де-воч-ка мо...мо-я... дет-ка... – заикаясь, опускаю ее на кровать, не соображая уже ни черта, только отдаленным уголком мозга воспроизводя знакомые мне когда-то слова, словно черепно-мозговой пациент, учащийся разговаривать. Я плаваю в сладком, глухом тумане из похоти, еле шевеля языком, кое-как двигая конечностями.
Она не в лучшем состоянии. Большая плавность и схваченность ее движений, чем у меня, определяется лишь каким-то материнским инстинктом по отношению ко мне. Поэтому она в состоянии меньше заикаться и даже спокойней и уверенней гладить меня, пока мы судорожно раздеваем друг друга.
- Кра... са... ви... ца... мо... я, - бормочу я, окидывая мутным взглядом ее голенькое, любимое тело, которого не видел целую сотню лет, бормочу не потому, что в этот момент способен так думать, а потому что что-то во мне вспоминает, что когда-то я видел ее такой и такое ей говорил. – Мокренькая такая там, - тихонько, почти растерянно констатирую факт, уткнувшись в это самое место лицом. Только что обижал ее там. Совсем недавно было, но будто жизнь целая с тех пор прошла. И неважно, что обида ее, кажется, уже прошла или забылась, по крайней мере.
- Андрюшечка мой...
Как же оголодали мы, ни хрена себе... Я чувствую, что уже одно такое слабое, неуверенное утыкивание мое у нее между ножек заводит ее нещадно. Выныриваю, пытаюсь собраться. Ну что мы как дурики какие-то, в самом деле. Никакущие... Больные, понятно. Обдолбанные друг другом. Но надо же как-то по-человечески. А ну как не выдержим сейчас оба и друг за дружкой в обморок хлопнемся...
Не могу пока. Плаваю в море ее сладкого, пьянящего плена. Ласкаю, ваяю ее теплое, нежное, обнаженное тело, глухо тяну ей: