- Ничего я не делала.
- Малыш… Малышка моя… Крошка. Крошечка. Котеночек мой нежный… Не делала… Все ты сделала, поняла? Все. Все – ты. Да только ты мне сказала, что не спала ни с кем… что только я, урод, тебе нужен… Ласточка моя… Только ты сказала, что любишь, ты же… как заклятие сняла… Вот что ты сделала… Зачем плакать… - целую ее помокревшую мордашку. – Хорошо же все… Еще совсем недавно был отстой, согласен, но сейчас все неприлично и невозможно хорошо. И все это сделала со мной ты.
Утомляют эти разговоры, изматывают. Надо силы подкрепить, подпитаться друг другом. И я, исцеловав, высушив поцелуями ее мокрое личико, объявляю ей со смехом:
- Все, зай, не знаю, как тебе, но мне – хорош, тайм-аут, - и с этими словами сажаю ее на себя, на него, нагибаю к себе, покусывая ее сосочки.
Но она не сердится. Она опять влажная там и откидывается назад, гладит исступленно мою голову и шепчет:
- Да, да, о, да... – пока я глажу нежное ее тело. - Сладкий мой, любимый, нежный самый... – она гладит мои волосы, - возьми меня... люби меня... вот так... не отпускай...
Заканчивается все ей, лежащей подо мной и стонущей, извергающей, выкрикивающей в атмосферу очередной оргазм и мной, уткнувшимся в ее шейку, кончающим в нее с болезненным, глухим воплем.
Ведь правда, не раз мы с ней замечали, что сколько бы дурные наши головы ни вели нас не в том направлении, но тело... тело не врет. Не врет, когда нам с ней срывает башню друг от друга... срывало всегда, сколько себя помним, срывает и теперь. Об этом надо было помнить, повторять это, как заклинание, что наше влечение друг к другу – вот наша путеводная звезда.
- Смотри, во-о-он там, - показываю ей в небо.
Это я снова вынес ее на балкон, хоть в этот раз она и не такая слабенькая, как вчера, после обморока. И хоть у нее хорошая фигурка, но и пушиночкой ее тоже не назовешь. Просто мне нравится носить ее на руках, укутав в теплый плед чуть ли не по самые глазки.
Сейчас она сидит у меня на коленях, и мы с ней занимаемся ерундой – пытаемся вычислить звезды на лондонском небе, пасмурном даже ночью. Уже одно это у любого астронома вызвало бы приступ нервического смеха. А подслушай он наши жалкие попытки определить, что это «во-о-он там» - Сириус? Полярная Звезда? Медведица? А какая – Большая? Малая? Да хрен их знает, не разобрать же. Да и все равно непохоже...
Потом мы ловим остатки ночи, прижавшись друг к другу под одеялом в кровати: «Ну со-о-олнышко, ну давай, ко мне мордашкой поверни-и-ись...» - скулю жалобно. «Блин, Андрюха, мне и так дышать нечем, клаустрофобия, ты ж зажимаешь...». «А если я ночью проснусь и мне захочется но-о-осик твой поцеловать?» «Мой нос даже во тьме кромешной найдешь на ощупь в легкую».
В итоге она милостиво соглашается полежать чуть-чуть в моих объятиях, а потом сама не замечает, как в них и засыпает. А я лежу еще некоторое время, держу ее в руках, боясь дохнуть, и, улыбаясь обалделым, бешеным осклабом в темноту, кайфую по-страшному.
***
Порадуйте Андрюху - Порадуйте Андрюху – подпишитесь, добавьте в библиотеку, поставьте лайк и оставьте отзыв! Репостить тоже не возбраняется! Спасибо!
Artik & Asti - Ангел
Amber Run - Machine
Maroon 5 – Lips on you
Arctic Monkeys – I wanna be yours
Lana Del Rey
Two Steps from Hell – Star Sky
Андрюхин словарик
клоузинг байбл – сборник всей финальной проектной документации на момент закрытия проекта в виде фолианта в переплете, нередко многотомного
Ксантиппа – жена греческого философа Сократа, по преданию отличавшаяся сварливым характером
марк ап - здесь: черновая версия договорного документа, содержащая в себе поправки другой стороны договора
Моэм – Уильям Сомерсет Моэм, один из наиболее читаемых и успешных английских прозаиков 20-го века. Упоминаемый в книге памятник Моэму в Лондоне, как и название сквера, в котором он находится, и прилегающей улицы вымышлены
Мэйфер – район Лондона
скоун – вообще-то: скон, британский хлеб быстрого приготовления
сэбббэтикал – длительный оплачиваемый отпуск, генерируемый квалифицированному работнику в качестве бонуса после определенной выслуги лет