- Мне тоже было очень, очень плохо без тебя, Оксан, - говорю осторожно. – Очень плохо.
- И ты мне тоже «как-нибудь расскажешь»?
- Да. Только не все сразу.
- Ладно, подожду.
- А то, с Джесси... это я, чтоб тебя обидеть, да. Прости меня, пожалуйста. Прости. Ведь мне даже тогда не хотелось с ней. А до и после было херово, очень херово. Короче, Сашка Майнхольд – помнишь же его? – она кивает, со школьного возраста так ни разу его и не видела, - он познакомил меня с одной. На Новый год. Я... тогда попробовал, но... не смог. У меня с ней не получилось физически. Я думал о тебе, - и обнимаю ее.
Пока так. Да, надо как-то сказать, всплывет же все равно и только хуже будет. Но я не уверен, что ей надо знать больше. Одно дело – как справится. Нет, про то, чтоб, мол, кинул, не женился – это она в состоянии аффекта, я понимаю. Но вот расскажу я ей все и тогда следующий аффект обеспечен. Не-е-ет, думаю, сжимая ее покрепче, оно мне надо. Еще удрать надумает. От мысли о том, что могу снова потерять ее, у меня мурашки по коже. Другое – поймет ли все те многочисленные нюансы моей абсолютно провальной связи с Тиной? Связи слишком непродолжительной и поверхностной, чтобы назвать ее связью. А уж если брякну, что, мол, мы же с тобой разбежались, так что имел право, тогда вообще пиши пропало. У нее и силенок не хватит рассудить трезво. Короче, не стоит рисковать.
Она не настаивает на подробностях – и слава богу. Кивает только понимающе. Так что позже и в умеренных дозах. А пока – тема закрыта.
***
- Теперь твоя очередь, - говорю ей уже ближе к вечеру, когда она лежит на мне в забытье, мокренькая вся. Упахалась.
Только что любил ее, посадив на себя, но больше сам двигал. Она скакала, конечно, моя наездница. Завелась, лицо мое гладила, облизывала меня всего, обцеловывала. Хулиганка. Но со мной долго так нельзя. На то, чтоб позволить ей сделать самой все до конца, не тиская, не набрасываясь на нее, меня не хватает. Сначала вроде расслабляюсь, кайфую, но потом завожусь так, что уже себя не контролирую. В такие моменты жадное, алчное желание обладать ей, подчинить ее себе у меня сильнее, чем когда-либо. Владеть ей хочу, а подчиниться ей не могу. Она смеется, говорит, что как-нибудь привяжет меня к кровати и проведет надо мной медленную экзекуцию: «Андрюх, тебе понравится, обещаю.» Но я выражаю опасение, что, экзекуция, возможно, и понравится, но экзекутируемый может не дожить до счастливого ее завершения.
Да, я – собственник, ревнивец страшный. Насколько ревнив, понял только с ней. До какой дикости способен дойти. И тем круче следует оценивать диапазон моей ревнивости, принимая во внимание условную умеренность моего темперамента. А она, вообще-то, не особо свободолюбива. И ревность моя ее заводит, если она сама ею рулит, для прикола. А подначивать начинает для того только, чтоб набросился на нее, разорвал, ел, поедал, пожирал ее, как зверь, а она получала бы от этого полный кайф. Так что вообще-то мы идеально подходим друг другу.
Ведь вчера, когда, урод, сначала запрыгнул на нее, а потом вдобавок: - «Хочу то, хочу это, хочу, хочу, хочу...» - вбивал в нее свои бредовые постулаты, она не просто согласилась. Нет, я осчастливил ее этими своими требованиями, во всем своем бешенстве столь приятными ее сердцу, что она аж тряслась. Значит, люблю. Люблю, страдаю, бешусь так, что убить готов. Съесть. А она была рада стараться – на, ешь, мол. Нет, не собственничество может сбить ее с толку, направить не туда. А что тогда? Равнодушие, отвечаю себе, а сам опять обрисовываю контуры ее лица, профиль. Равнодушие или то, что она может за него принять. Так и докатились, думаю.
Теперь вот решил продолжить наши с ней разговоры. Мне не хочется знать, но мне надо знать. И в отличие от нее я справлюсь.
Она смотрит на меня пристально. Хочет встать с меня и лечь рядом, хоть я и не обнаруживаю ни малейшего желания дать ей это сделать. Может, сейчас мне будет тяжело слушать, и я хочу получать силы от нее в моих руках. Но она все же слезает с меня, усаживается передо мной и смотрит в упор, испытующе, мол, а мне надо?
- Да, чего увиливать, - киваю ей просто. – Давай покончим с этим раз и навсегда. Я тебя слушаю.