- И что ты притащил мне покушать, - поет она, вскакивая на кровати и потирая ручки. – О-о-о-ой, какие... – я заказал-таки огромный веник розовых роз, кругленьких, как те, что уже завяли на моем столике, как те, что были на клоузинг-диннере, и мне доставили их и вазон к ним. Смотрю, как она, голенькая, принимает букет, зарывается в них носиком, блаженно закрыв глазки, вдыхает их аромат, а я смотрю на ее растрепанные волосы, ее зардевшееся личико, и думаю, что оно гораздо прекраснее этих роз – каждой по отдельности и всех, вместе взятых.
А пока она возится с вазой, у меня уже просыпается желание уложить ее, голенькую, на кровать, провести розочкой по ее розочкам... по всем ее розочкам... а после раскрошить по кровати остальные розы и заняться с ней любовью прямо в лепестках. Но тут мой желудок сердито предрекает мне, что натощак довести сии планы до успешного завершения мне не светит, да и ее уже давно кормить пора.
Налюбовавшись вдоволь своими цветочками, она издает не менее восхищенный возглас при виде еды.
- Обязан поддерживать тебя в форме, - рапортую. - А что, ослабеешь совсем, и что мне тогда с тобой делать, - смачно чмокаю ее в губки. – И по назначению тогда не используешь... – она пытается дать мне под дых, но я ловлю ее за руку, ту, с моим кольцом, и целую. – Тем более, лопать мы всегда любили, а, - подначиваю, тыкая в бочок.
Не хочу напрямик напоминать ей про то, как много она ела на клоузинг-диннере и на свадьбе, хоть благодаря всем нашим разговорам вспоминать об этом времени стало как-то легче. Она все же на мгновение сникает, но потом веселеет опять, когда я старательно раскладываю перед ней в глубокой тарелке на подносике рисовую лапшу со всякой всячиной, включая морепродукты и орешки кэшью, а в чашку наливаю зеленый чай с жасмином:
- Прости, зай, не спросил рисовых палочек, а сами они чего-то не положили. Надеюсь, моей маленькой выпендрежнице все равно будет вкусно, - и подаю ей вилку.
- Блин, Андрюха, - ест и отхлебывает она, блаженно жмурясь. - А это, оказывается, заводит, когда ты так обхаживаешь.
- Неужели я такого ни разу не делал? И как ты меня только терпела?
Вооружившись вилкой, я тоже расположился рядом с ней и ем с ее подносика, из ее тарелки, мацая ее другой рукой. Она шутливо бьет меня по пальцам и той, и другой руки, но я и не думаю ставить себе отдельную тарелку или прекращать ее лапать.
- Вот ненавижу, когда у меня из-под носа таскают еду, - сердится она.
- Не боись, там еще есть, - с набитым ртом чмокаю ее в губки, а потом кладу добавку.
Кажется, мой проглотик потихоньку наедается, сладко потягивается, откинувшись на подушках, и смеется радостно.
- Чего? – спрашиваю.
- Да так... Подумала, ведь у нас это с тобой «бед ин» получается. Чувствую себя, как Йоко Оно совсем.
- Да ну, какой там. Лапша-то тайская. Да и ты на японку никак не тянешь.
- Ты разочарован? – толкает меня.
- Ну-у-у... – делаю вид, что раздумываю, а она принимается молотить меня кулачками по ребрам. - А знаешь, ведь Макс Каннебеккер женат на японке и мне тоже намекал, что, мол, а если и мне... Блин, Оксанка, полегче, проперхнусь... А что, по мне не видно, насколько я разочарован? – смотрю на нее влюбленным взглядом, а она тогда обнимает меня уже и смотрит тоже нежно и влюбленно. – И вообще, если у нас тут с тобой бед ин, то мы слишком много трахаемся.
- Много трахаемся? Тебе надоело или ты обессилел? – она вскидывается, набычившись, по-смешному упирает руки в боки, а ее сиськи возмущенно прыгают мне навстречу.
- Я ж не говорил «мне надоело», - пожимаю плечами, вытирая рот салфеткой. - Просто они там с Джоном Ленноном, кажется, в пижамах валялись. И трындели про «миру – мир». А ты тут такая голая бесстыдница, - тащу ее к себе и шлепаю по попке. - А в плане «обессилел» - нет, наоборот, силы подкрепил и огурец, знаешь, какой... А тебя, хулиганка, - прыгаю на нее, валю на постель и: - м-м-м... - легонечко трогаю там губами и языком, - вообще щас накажу за наглый твой п...деж, - она стонет, а я вхожу в нее и люблю гораздо нежней и медленней, чем могла бы предположить моя произнесенная только что угроза.
На стенке теперь видно длинный, тянущийся вдаль павильон, оплетенный вьющимся зеленым балдахином. Это очень красиво, и Оксанка чуть ли не пищит об этом. И все-таки мы не расстаиваемся, что ни разу не гуляли вместе по Гайд-парку. Не смотрели вместе Лондон.