Три месяца, что был на секондменте в Лондоне, я, как и надеялся, входил в колею. В ту, в какую хотел войти, в ту, из которой меня вышибли одним ноябрьским утром и вышибали затем старательно всю долгую зиму да и весной, по сути, тоже. Будто кости ломом ломали.
Но эти три месяца мотался себе по велосипедному супер-хайуэю от Гайд-парка, вдоль Темзы и до банковского квартала на Оулд Броуд Стрит, по выходным резал круги по Гайду и другим паркам.
А кости – да срослись они, вроде. И пусть та синева, в которую влетел тогда под мажорные нотки грёнемайеровского жизнеутверждения, на приземлении в Хитроу резко посерела и помокрела – меня это не приземлило и настроя моего не подмочило все равно.
Да, перемена обстановки – великая вещь. Тем более, если обстановку эту, какой бы она ни была, меняешь на лондонскую. Кажется, одно время самым посещаемым городом в мире был. Я бывал там раньше, но одно дело – бывать, другое – жить. Да, мне понравилось так... все оставить позади. Смешаться, раствориться в море азиатских туристов, сновавших повсюду и фотографировавших все и ради фотки небоскребов – будто у них они там другие – забредавших изредка даже в банковский квартал, который вымирает на выходные. Среди недели там не протолкнешься, а вот дернул меня черт отправиться как-то на выходные в офис – е-мое, город-призрак, кругом – ни души. А за обеденным сэндвичем пришлось переть аж до ближайшего – не близкого – вокзала поездов дальнего следования.
В Лондоне бегать любят до ужаса – в одиночку, группами, организованными или нет. Но у меня были свои планы. Занимался я в своем кратковременном новом приюте, пусть размером четыре на четыре, зато отдельном, в основном ДД, документацию из нашей юрисдикции проверял да обрабатывал. И не беда, что стены там были стеклянные, прозрачные отчасти – следующий левел просматриваемости. Не то что наши жалкие полоски у двери. Видно много чего, по крайней мере, кто чем занят.
Но там особо левыми делами-то и не занимались. Пацаны с других десков – французы, испанцы - даже на обед не ходили, хавая сэндвичи прямо за компом. Приезжали рано, живя далеконько от центра. По вечерам разбегались уже в восемь, на выходных с ними тоже не тусовался. И ведь не у всех так было, как у меня, блатного, чтоб четыре на четыре – твой отдельный. Смотрю, такой, в первый день – сидят в одной каморке трое чуваков, юристы вроде, но все - в наушниках, бубнят себе что-то под нос. Я по первой не понял, что к чему. Потом до меня дошло – это у них, блин, ТельКо, у каждого – своя. А иначе – как проводить?
Нет, для меня работы и запары на секондменте оказалось меньше, чем дома, особенно, если не таскаться каждые выходные домой, как Йоахим Нойхауз. То есть, он для всех – Ахим, даже для меня, в Лондоне же все друг с другом по имени. Забыл уже, когда жил на подобном расслабоне. И когда Ахим спросил, не против ли я остаться еще на месяц, помочь ему кое-с чем и не ограничен ли я дома какими-либо обязательствами – да блин, кто ж тут будет против. Не ограничен же.
Партнера по тренировкам я себе там за те пару недель, что оставались мне до Пфаффингера, не заимел, ездил один, получал – не вру – от выездов дикий кайф и предвкушал соревнования. Оттуда Blur припер, которых раньше не воспринимал как-то. Но кажется, почувствовал, что мне надо развивать автономный вкус в музыке.
Лондон. Мне хорошо там было.
С боевым настроем прилетал в конце мая на Пфаффингер, в котором окромя меня в том сегменте гонки, что «для всех», то есть, не для профи, участвовали еще примерно три тысячи девятьсот девяносто девять человек. А до профи я не дотянул – ну, тешу себя мыслью, не недо-физподготовкой – голимым отсутствием лицензии только. Ради такого случая ко мне приехал Тоха. Тогда-то и познакомил его с Тиной. Они вместе забирали меня с финиша.
Было это так: в день гонки был дождь, с утра до вечера то шел, то лил, то моросил. Кто знает, не успей я потренироваться в Лондоне в любую лондонскую, я значит, одинаковую погоду, может меня бы это сильнее долбило. А так – да я ж кабан, что мне будей с пары капель-ведер дождика.
Да, кабан-то - кабан, но и Пфаффингер – не для мудаков отнюдь. И хоть уже ста с хвостиком по определению хватило бы по самое не хочу – есть на них еще и особо сволочные моменты, такие, например, как почти пятнадцать кэ-мэ вдоль серпантинной автотрассы по Большому Лесогору, самому высокому пику Рамуса. Поднимаешься на семьсот метров в высоту. Есть поприятнее маршруты, а тут - нагрузка на ноги охрененная и впору легкие выплюнуть, базара – ноль.