Nausicaa of the Valley of the wind OST – La-la
Timbaland feat. One Republic – All the right moves
Море, что ли? Теплая, свежая, приятная голубизна... М-м-м, кайф... но не море...
Утро... Но в номере еще завешены портьеры, а, значит, и не небо тоже.
Просыпаюсь от мокрого, сладкого кайфа, в который погружают его, я это чувствую. В отличии от меня он, видно, не спит уже давно. Либо его разбудили, либо он сам бодрствовал и соблазнил своей боевой готовностью одну маленькую беспредельщицу, которая – да, это она там возится под покрывалом – сразу кинулась здороваться с ним.
Почувствовав, что я не сплю, она выныривает на свет божий, но от него не отрывается. Присосалась, как пиявочка. Сжимает его губками, ныряя, наталкиваясь на него, играет с ним внутри язычком, которого я сейчас не вижу, но... блин... да-а-а... знаю, что играет... а сама смотрит снизу вверх на меня, от чего ее взгляд с ним во рту кажется особенно отрывным, черноглазым и бесстыжим.
- М-м-м, доброе утро, любимая, - только и в силах простонать я.
Глажу ее по головке и больше ничего не делаю. Мне очень сладко сейчас от ее мокреньких губок, от того, как она всасывает его, обволакивает. Поэтому даже не хочется грубостей. Вместо ответного приветствия она наконец открывает ротик, показывает мне, как водит по нему своим мокрым, теплым, мягким язычком. Бывало, эта хулиганка пыталась разговаривать со мной, пока я был у нее во рту и это было – не знаю, странно немного, смешно и кайфово. Но сейчас она решает не здороваться таким способом, а просто отрывается от него. От него, но не от меня.
Ее язычок танцует по моему животу, щекочет мой пупок, а она гладит своими нежными ладошками мою грудь, играется с сосками. Они не такие, как у нее, но тоже твердеют, когда она занимается ими. Вот и сейчас так, а она радуется, и уже ее язычок пляшет вокруг них, обрисовывает каждый сосок, который она вдобавок еще и целует поалевшими своими губками, а его поддерживает в настроении сейчас ее ручка.
Это правая, а у нее есть еще левая – она сует мне в рот свой большой пальчик с розовым ноготком, и я облизываю ее пальчик, а у самого перед глазами то, как она только что делала это с ним. Она теперь оторвалась от моих сосков и целует мои губы, а моей обнаженной коже достается нежность ее тела, которым она трется о нее, сладкая, теплая мягкость ее грудок и горячая твердость двух темно-розовых кнопочек, щекочущих меня.
Я, понятно, давно пытаюсь распустить руки, потискать ее – за попку, еще где-нибудь, но та рука, которая только что совала мне в рот пальчик, стискивает мою правую и прижимает ее к подушке:
- Погоди. Нетерпеливый какой...
Ее утреннее приветствие, что шепчет мне с томным взглядом темненьких глаз, оторвавшись от моих губ. Избегала моего языка, который сам пытался впихнуть к ней в ротик.
- Ладно, попробую, - сдаюсь, - но долго не утерплю, знаешь же.
Вместо ответа она широко улыбается и продолжает дразнить меня нежными, словно розовые лепестки, поцелуями, едва касаясь моих губ своими.
- Блин, неужели сама выдержишь? – не верю я.
Трогать себя между ног она мне тоже не дает, но ведь трется ей о меня, маленькая моя сучка, и я чувствую, что у нее, в ней там давно уже море, кипящее, бурлящее море. Вот дает, а...
Вообще-то, все игрушки эти – это отвлечение от дела, и я в отместку за ее дразнилки: - А ну, хорош... давай работай, детка... – нагибаю ее головку к нему, а она с лукавой полуулыбкой делает вид, что сопротивляется, и тогда я нагибаю ее жестче, задыхаясь, потому что это так сильно заводит меня – вот так ее... Кажется, она шепчет что-то вроде: - Ладно, держись, - и опять обхватывает его губами, а меня держит за запястья, вдавливая их в кровать.
Если б могла сейчас говорить, она сказала бы: «Не хочешь игрушек – тогда – вот тебе...» Мог бы говорить я, сказал бы: «Давай, давай, детка... делай его... м-м-м... шлюшка, сучка моя любимая... о-о-о, да-а-а...». Не можем оба. Она делает меня так, что мне перекрывает кислород, у меня темнеет в глазах, я задыхаюсь и делаю только «а-а-а...» или «о-о-о...», а она втягивает щечки, чмокает...
Ох...е-е-еть... Издаю нечленораздельные звуки, давно потерял башню. Да, я сильнее ее и вырываюсь из ее худеньких ручек, но уже не для того, чтобы потискать. Я толкаю его теперь глубже, еще глубже в ее ротик: «Да, та-ак... давай...» - и притягиваю крепче ее головку, смотрю, как она закатывает глазки, потому что ей тяжело дышать, он тыкается ей в горлышко, душит ее, но она все равно продолжает, издавая задыхающиеся звуки. Она хочет его так сильно, что я не смог бы оторвать ее от него, даже если б захотел.