А я неприкрыто ржу над ней или еще как-нибудь заглушаю эти ее излияния, поцелуями, например.
По мне – нет, ну, прикольно поплавать. Там, водными лыжами позаниматься – хотя это я один, она не рискнула. Ну, что там мы с ней еще – каноэ, катамаран с рыбалкой, таблетки эти даже. А зачем еще море... Нет, для нее море – это отдельная тема.
И плаванье часами – это одно. А есть еще у нее места любимые. Казалось бы, тут в каждом городе одна и та же набережная, пляж, крепость, венецианский порт. Все одинаковое. Но ей больше всего понравилась именно акватория вокруг пирса в Агиос Николаос и бухта там Она часами готова рассуждать про то, что солнце именно а этом месте какое-то особенное, что именно здесь хочется громко кричать морю свое восхищение, да про бескрайнюю синеву, которая аж глаза ест. Да как будто вокруг не одно и то же море. Синее. Зеленое. Серое. Но раз ей тут нравится, значит – угодил. Жену на море вывез, как обещал на выкупе.
***
- На море буду возить! – да, так и обещаю тут, на лестнице, под очередной взрыв хохота.
- И че смешного! - возникает Майнхольд мне в подмогу. - Оксанка ж море любит, а, Андрюх? - толкает меня под бок. Дружбан.
Да, хвала всевышнему, что со мной сейчас Санек. А то Тоха, блин, братан-дружок – он только на сцене выступать горазд, а горло драть да строить всех – это больше по майнхольдовской части. Этот прибыл сегодня к моим ранехонько, как штык, деловой, злой и, чертило, с иголочки весь, будто это он – жених. И у него чесались от предприимчивости руки, так и рвался он в бой – «всех там вздрючить, а, Андрюх?»
Я с выкупами, мягко говоря, не знаком, и он мне объяснял еще раньше, что там вообще к чему. Слушаю его больше рассеянно, поминутно вяло отмахиваюсь от его предложений «накатить», и они с Тохой и отцом соображают на троих. Я же рассеянно нащупываю что-то в кармане жениховского пиджака – не-е-ет, конечно, не кольцо с сапфиром, оно давненько уже на каком надо пальчике. Нет, когда извлекаю их оттуда, то обнаруживаю перед майнхольдовским сообразительным и находчивым взором ключи от нашей теперь с ней квартиры.
- Эт че? А, во, как раз – ништяк! – молниеносно ориентируется он. – Ты че, куда? – когда хочу переложить их куда-нибудь, чтоб не мешали. – При себе держи. Пригодятся. Ты только с ходу не лажай!
Еще одной ценной идеей рождается у него новаторская мысль – явиться к невесте на час раньше назначенного времени: - Хохмы будут, отвечаю!
«Оксанка наверняка не готова еще будет. Расстроится. И башку мне оторвет...» - соображаю, но из-за мандража – блин, да, чего греха таить -, проявляю безволие и ведусь.
- О-ба, Андрюх, а че мы - не в «лиме» поедем?
- Не, в этом.
- Деня, бл...ть, - Майнхольд, научившийся ценить эксклюзив и выпендроны, даже глаза закатывает от Дениной банальности, поясняя тому, что «лиму» нынче берут те, у кого ни х...я нету бабла.
Да я-то не выпячиваюсь, тем более, что после покупки квартиры у меня его не так много и осталось. Просто это не совсем верно, будто свадьба играется для молодых. Она больше играется для их родителей, думаю, рассматривая в арендованном белом Роллсе модели «Фантом» пятого выпуска внутреннюю отделку пятидесятилетней давности, пусть и качественно отреставрированную. То, что это, а не, например, хаммеровский стретч-лимузин, стало нашей свадебной машиной – авторский проект моего будущего тестя.
Деня миролюбиво соглашается: - Не, Роллс – тоже зае...ись. У них уже тогда был аутоматик… - лапает внутреннююю отделку, - …это ж все ручная работа… Так щас не делают.
Деня отошел от того, что он «не в лиме» и еще некоторое время в упоении нахваливает машину мечты Оксанкиного отца, а у меня уже уши пухнут. И пока он ингалирует «те самые запахи», которыми по его словам пахнут только Роллсы, я размышляю, что сидит он тут сейчас в нашей «не лиме», потому что мне окромя него, моего брата да Майнхольда сюда и посадить-то больше некого.
По дороге к Оксанке вроде оттаиваю немного и, решив сильно не бухать, принимаю лишь с Майнхольдом, Тохой и Деней стопарь для храбрости. Потом предоставляю им догоняться втроем, а сам отъезжаю в модус «транс».