Роллсом рулит шофер, одетый во все черное, фуражку и белые перчатки. Когда он нажимает на сигнал, раздаются звуки свадебного марша, а у меня начинает ломить башку от комедийной пошлости всего этого. Ладно, твержу себе, похер, все это нужно пережить. А на финише ждет приз.
Когда мы прибываем со свадебным, мать его, кортежем да под звуки все того же свадебного марша, из соседских домиков тянутся посмотреть на Роллс. Все-таки Майнхольд прав, тут больше все на лимузинах.
А мой уровень оттайки теперь скорее окунает меня в ледяную воду. Да, нас реально не ждали так рано, от этого наблюдать за их выпученным видом и беготней у крыльца даже забавно. Но продающие находятся быстро и на этом же крыльце быстренько впаривают мне первое испытание.
Больше всех стервозит Настюха. Перебежщица, блин. Даром, что сама с пузом – она, типа, одна из подруг невесты. Затесалась в группу поддержки к Ленке-дружке, из которой продавец, что из моего Тохи выкупающий. А Димка, трущийся тут же, будто случайный гость, своим удивленным, застывшим, задумчивым видом скорее напоминает здоровенное каменное изваяние, и толку продающим с него, как с козла молока.
После того, как нас с пацанами и жениховской свитой допускают на лестницу, мне предлагается поделиться со всей честной компанией, какими ласковыми словами я буду называть Оксанку.
Так. «А меня уже реально бесит этот выкуп» - думаю. Ведь нет в этом никакого смысла. Вот какого хрена я тут выдергиваюсь, вместо того, чтобы проверить, как себя сейчас чувствует моя приболевшая невеста. А вдруг ей сегодня хуже? Да мы же с ней... того... знаем друг друга – и чего, меня же к ней не пускать? «Что», - думаю со злостью, «это она все это придумала? Сама, небось, сидит себе, слушает, угорает, как тут жениха ее разделывают».
- Колючка! – рявкаю неожиданно для самого себя. – Ежик! Кактус!
А эти собаки угорают надо мной, даже Майнхольд.
«Засранка» - хочется мне еще добавить, но я держу себя в руках.
– Фрау Эккштайн! – взрываюсь в итоге под громогласный ржач и требования налить жениху за проявленные серьезность и мужскую твердость характера.
Но это, блин, не все. Теперь я должен отчитаться, что буду делать для молодой супруги. И чего я только не наобещал уже, мол, и любить буду, и заботиться, и на руках носить, и бабло зарабатывать. Правда – вот уж душа моя адвокатская - совсем несбыточного не сулил, там, серенады петь или баловать кулинарными шедеврами. Это чтоб потом прижучить не на чем было.
– И на арбайтслёзах, пособии по безработице, не сидеть! - подсказывает мне кто-то из сердобольных мужиков, а кто-то другой: - Дык кризис же, - принимает мою сторону. А Майнхольд: - Ему эт не грозит! – разъясняет им расклад дел.
У меня скорее с точностью до наоборот. Но про то, чтоб, мол, уделять жене время и не слишком зацикливаться на работе, ни до кого, понятно, не доходит.
Когда и этот квест пройден, Настюха: - Так, а теперь, дорогой женишок, - вот язва, бл...ть, - войдем-ка в комнату невесты... – хочет уже впихнуть меня в Оксанкину спальню, но я, надоумленный Майнхольдом, соображаю, что там, вероятно, прикинувшись Оксанкой, сидит сейчас бабушка Зоя под чем-нибудь белым и прозрачным и Оксанку мне покажут лишь после того, как станцую цыганочку... или лезгинку. А мне вдруг резко не хочется это танцевать, а хочется увидеть мою невесту сильнее, чем когда-либо.
И я соображаю, что вот меня провели мимо спальни ее родителей, но ведь она ж там, засранка. И прежде чем кто-либо успевает что-либо сообразить, я под запоздалый Настюхин, а после и коллективный вой приоткрываю дверь туда. К ней.
Я вижу ее в дверную щель лишь мгновение, не больше. Она еще не готова. Сидит перед тети Алиным трюмо, ее загородили две тетки, колдуют над ней, запихивая ей в прическу белые искусственные цветы, бусины и всякую хрень. На личике ее беспокойство, видать, переживает, что не готова еще, а когда встречается со мной глазами, то там появляются еще удивление и паника.
- Андреас, а ну-ка – брысь! – шипит мне Настюха, тянет за рукав, чувствую, сейчас пузанет меня к стенке и схватит за грудкѝ. Но я и сам уже допер. Допер, как только увидел ее широко распахнутые глазки, на которые вот-вот навернутся слезы. Жалко ее стало, конечно.
- Глупенькая... – произношу вслух задумчиво, тихонько так. Сам себе. Вот так и буду ее называть. Ну можно ли так расстраиваться, свадьба же. Радостный день. Счастливый день, думаю, разглядывая тучки за окном. Подумаешь – жених раньше увидел. Сейчас увижу же все равно. Это ж ветерок только. Сквознячок. Глупости.