И я не бегаю от них, снов-знамений-воспоминаний, но, встретившись, говорю им в лоб: «И что же? Третий год – третья попытка. Она же финальная».
- Анд-рюш-ка-а-а... – она кружится передо мной с кленовыми листьями в руках.
- Ну чего ты скачешь, не хватило тебе? Или в себя пришла? – не могу уже, ловлю ее и целую почти насильно, - да ты еле дышишь... бешеная...
- По...танцуем? – дергает меня она.
- Оксан, хорош, - смеюсь.
- Ладно... – отмахивается она, запыхавшись. - Не хочешь... танцевать... тогда слушай:
Посмотри-ка, он прискакал... этот день октябрьский, новый...
Он хорошим себя показал,.. а с утра пришел... не таковым...
- А каковым? – смеюсь я.
- Ну не смейся! – просит она и продолжает:
Осень рада глаза мне слепить... золотой листвы ворохами...
А я в них - кружить и бузить... да к весне прорываться скачками...
То, шатаясь, слаба на весу... я осенним головокруженьем...
То, взбодрившись, со смехом несу... я открытое мне откровенье...
Ты, октябрь, повремени... К дням зимы убегать суровым
Ты погодь... Как придут – вспомним мы...
Как с тобой стало всё в жизни новым...
- Это чье? Я еще одно домашнее задание не сделал? – улыбаюсь, глажу ее, чтоб хоть отдышалась немного.
А то читала мне, едва переводя дух, скакала со строчки на строчку, как этот самый скачущий октябрь. Но чем сильнее задыхалась, тем звонче, звонче звенел ее голосок, прерываясь то и дело.
- Не, эт я сочинила. Только что.
- Да ну!
Не понимаю, да так и не пойму никогда, как получается рифма и вообще откуда берутся стихи. И – каюсь, не познал до сих пор кайфа в стихах, не понял, почему это кайфово, когда строчки рифмуются и еще в чем-то там сочитаются.
- Слушай, да ты у меня прям... это... Круто, в общем. Так у тебя чего – в хохзайльгартене, веревочном парке, реально головка закружилась? – глажу ее по голове. – Че не сказала ничего?
- Ладно! Пережила. Зато теперь чувствую себя просто супер.
- Оно и видно, - сам не зная, с чего, поднимаю ее вдруг на руки и кружу по осенним листьям, имитирую вальс. Она же просила у меня танец. - Так хотела? – спрашиваю.
Вместо ответа она смеется радостно, безудежно и смотрит, смотрит на меня. Очень странно смотрит, как будто нашла во мне что-то, о существовании чего ранее не подозревала. Будто видит его и сама не верит тому, что видит. Там у нее про откровение было. Про новое. Приятно, если во мне его нашла.
И я кружу ее такую, кружу, как маленькую, и тоже смотрю на нее, не отрываю глаз. Но в моем мозгу не формируется того прозрения, что вижу на ее лице. Я лишь констатирую ее, как то, что есть, тону в ее глазах, насколько можно, чтобы не свалиться при этом на землю. Тону в них, поглощаю ее, а на выводы не способен. Видно далек я пока от того, чтобы постичь ее. А значит, крыльями ее буду и мотором.
Мы с ней словно вращаемся вокруг чего-то, думаю, вращаемся вместе, не теряя при этом контакта друг с другом. Наверно, и в физике такое возможно. Наконец она зажмуривается, но потом живо открывает глазки:
- Ой, Андрюш, башка кружится...
- Прям так, как у тебя написано? – улыбаюсь, а сам аккуратно ставлю ее на землю, но от себя не отпускаю – зашатается, грохнется.
- Блин, не написано! – спохватывается она. - Я ж не записала!
- Что, забудешь?
- Да! Если уже не забыла... Ой, куда б мне... уйдет...
- Надиктуй...
- Да... да... – она шарит у себя в карманах, и, обнаружив, что сотка ее села, тянется за моей, а потом идет рядом со мной вприпрыжку и бубнит вполголоса, надиктовывает, а я наблюдаю за ней сбоку, улыбаюсь легонько.
Сейчас, в эти мгновения есть только то, что окружает нас и что видн о нам, и в нем есть только мы. То есть, это всегда так, так уж человек устроен. Ему кажется, что он – центр Вселенной, и все вращается вокруг него. Но сейчас я живу этой иллюзией, особенно остро это ощущаю, хоть только что мне и казалось, что это мы вращались вокруг чего-то. Просто сейчас мне не хочется больше ничего, я принимаю то, что есть и даже хочу задержать его, насколько это возможно.