— Я вообще никакого о тебе мнения. — Голос Агаты заставляет вынырнуть из раздумий.
— Правда? Ну а как же там ваше? «Заносчивый мажор». — Расслабленно затягиваюсь кальяном, не отводя пристального взгляда от Хулиганки. Впрочем, в ответ получаю такой же. Кожей чувствую всю его остроту. Кромсает им с невозмутимым видом, словно я источник всех ее проблем. И даже не представляет на сколько ей повезло, что мы на одной стороне. Иначе не хватило бы храбрости мне противостоять.
— Оказывается, есть люди более заносчивы чем ты. — Беззаботно пожимает плечами, сохраняя непроницаемое выражения лица. Агату в самом деле сложно прочесть. Хотя, любой ребус можно разгадать, просто некоторые требуют больше времени. Но Хулиганка не тот ребус, на который я хочу его тратить.
— И знаешь. — Говорит уже более бодро, даже силиться улыбнуться. — Спасибо тебе за то, что защитил перед друзьями.
И все таки есть в ней что-то. Наверное, ее непредсказуемость. Никогда не предугадаешь, погладит она тебя вдоль шерсти или против. Улыбнется или пошлет. Агата действительно умеет удивлять.
— Еще вопрос кого я защитил? Тебя или все-таки их? — Свожу серьезную тему в шутку. На самом деле чувствую даже какую-то не ловкость. Быть для нее героем не мой вариант. Я сделал это не из добрых побуждений, а лишь потому что так захотелось в тот момент.
— А что значит она табу?
А еще она мастер по прямым вопросам. Понял еще с уборки в раздевалке. Наверняка знает ответ, хотя бы приблизительный, но все равно лезет в дебри. Что ж лови.
— Друзьям нельзя к тебе приближаться, потому что я хочу тебя выебать. — На последнем слове делаю особый акцент. И меня не заботит грубость слов.
Спецом окидываю ее тело медленным взглядом. Исследую границы. На сколько далеко могу зайти в своих высказываниях, прежде чем взорвется. Агата прищуривается, но взгляд не отводит.
— Тебе обязательно быть таким засранцем?
— В этом весь я. — развожу руки в сторону.
— Ладно, шутки в сторону. — Говорит на полном серьезе. Подходит ближе и присаживается на перила моего дивана. — У меня к тебе есть важный разговор.
Веселья больше нет. Назойливое не хорошее предчувствие сверлит дырку где-то по центру грудной клетки. Важный разговор. Лена. Дима. Ведь нас больше ничего и не связывает.
— Слушаю.
Смотрю в красивое лицо Агаты. Только сейчас замечаю припухшие глаза. Кожа бледная, лишенная здорового румянца. Либо она не выспалась и очень устала, либо проревела всю ночь. Димасик обидел?
Склоняюсь ко второму. Хорошо знаю такой тип мужиков как Дима. Они умеют красиво ухаживать, стелят гладко, что даже не подкопаешь. А потом без зазрения совести трахают на стороне все что движется. А влюбленные дурочки верят в любовь до гроба.
— Богдан, — Меня передергивает от требовательного тона. Требуя я, но не у меня. — Пообещай не злиться, не буянить и не сдашь меня.
Кладу на стол мундштук и опираюсь локтями в колени, сложив руки в замок. Чувствую как левая нога мелко подрагивает.
— Обещаю. — Даю ответ, которого она ждет, а там по ситуации видно будет.
— Вчера вечером Лена написала Диме. — вываливает на одном дыхании, теребя пальцами пуговицу рубашки.
— Что ты сказала? — Мой голос груб и резок, даже для собственных ушей. Чувствую как под одеждой напрягаются мышцы. Кровь ревет, а сердцебиение отдается в ушах. Растягиваю ворот футболки, которая кажется впивается в горло и душит.
— Дима сделал еще хуже. — Продолжает Агата беспощадно загонять гвозди в мою плоть, избегая зрительного контакта. — Он предложил ей завтра встретиться в центральном парке. Прогуляться. И она согласилась.
В этом моя вина. И только моя. Я на столько заигрался в Бога, что не заметил, как разбил хрупкое сердце той, кто являлась для меня всем. Оказывается даже самым темным душам нужна любовь, которую я тупо просрал. Разрушил собственными руками и преподнес на блюдечке другому. Если бы я вовремя затормозил. Если бы я вовремя распознал сигналы своего тела. То она сейчас была бы моей, а не писала Димасику. Сама. Первой.
— Я его порву. — Подрываюсь с дивана, задевая ногой кальян. Грохот его падения звенит в ушах, но мне совсем не до него. Единственное чего хочу, так это добраться до шеи мудака.
— Ты обещал. — произносит с осторожностью. А значит инстинкт самосохранения есть.
К черту обещание, когда сердце чуть ли не разрывает грудную клетку. И если я не выплесну эту злость просто взорвусь. Неожиданно теплая маленькая ладонь обхватывает мою кисть. Смотрю вниз на длинные тонкие пальцы сжимающие мою плоть. Хочу избавиться от захвата, но вместо этого сосредотачиваюсь на прикосновении. Закрываю глаза. Дышу, ища хоть чуточку умиротворения. Но это рука не Лены, мать его. Не Лены.