– Я… я по магазинам решила прогуляться, – добавляю для убедительности, – и загулялась.
Ещё метр и Кир только за счёт тревожных волн, которые выдаёт моё тело, сможет понять, насколько сильно я нервничаю. А он всё ещё остаётся небрежным.
– А покупки?..
Надо мной. Кир надо мной. Между нами от силы сантиметров двадцать. Я вверх смотрю на него и… успокаиваюсь почему-то. Противореча всему, что между нами творится. Противореча исходящему напряжению и нашим взглядам. Тому, что внутри меня происходит.
Но…. Кира близость, само его тело в моём личном пространстве – это чувство такое непреодолимое, что с ним невозможно бороться. Мне глаза прикрыть хочется, позволить себе расслабиться, ощутить – родное, всегда стопроцентное чувство умиротворённости рядом с ним.
Глаза в глаза. Мне кажется, мои покрываются влагой, когда пожимаю аккуратно плечом и прямо в его лгу:
– Ничего не приглянулось, – совсем тихо, будто бы стараюсь солгать безобидно и заранее извиниться, показав, что не хочу этого делать.
Но делаю. Делаю так спокойно, что даже голос больше не передаёт ни грамма эмоций, кроме совсем ровного шёпота. Чувствует ли это Кир? Его глаза говорят, что он чувствует даже больше. Но не могу, не могу я сейчас ему сказать правду, пока не разберусь, что со мной происходит.
Вдруг я скажу что-то не то, из-за чего его навсегда потеряю? Вдруг он подумает, что я его осуждаю? Вдруг он поймёт, что я испытываю к нему такое, что испытывать совершенно нельзя?
Кир же мне вновь и вновь просто кивает на всю мою ложь. Почти незаметно, но не один раз, а потом взгляд отводит, проходится им над моей головой, словно на минуту задумываясь, прежде чем заговорить внезапно о том, чего точно от него не ожидаю.
– Помнишь, лет в семь, ты никак не хотела верить, что вода может быть ледяной, раз на улице уже стоит какой день жара такая, как в разгар лета? – спрашивает, но ответ ему мой не требуется.
Я-то его выдаю коротким и недоуменным: «Что?», никак не понимая, к чему Кир об этом вспомнил, а он, игнорируя, продолжает рассказывать воспоминание из нашего детства.
– Конец апреля был, а жара стояла уже недели полторы, минимум. Ты в пруду хотела купаться, а родители, естественно, не разрешали, говоря, что вода ещё не прогрелась достаточно. Но ты всё равно на своём упорно стояла. Жара-то как летом, значит и вода должна быть уже тёплой. Притом, ты даже мне тогда не уступала, потому что я-то опробовал, подбитый мыслью, что ты права можешь быть, и говорил тебе, что так и есть – вода почти лёд, но ты выдала тогда ещё более увесистый аргумент. Раз я купался, то ты и вовсе должна это сделать. Мы же вместе, всё до единого, всегда, – и на каждом слове по интонациям точно вопрос, ожидающий от меня подтверждения, когда я в противовес почему-то, напротив, неумышленно качать головой начинаю, словно не хочу того, что он скажет дальше. – В итоге, конечно, попробовали, вместе, куда там было сопротивляться, когда ты так загорелась идеей, да? Невозможно ж практически. Но зато ты, наконец, убедилась, что вода ледяная и купаться в апреле – то ещё сомнительное удовольствие.
– Кир, я…
Не понимаю. Не понимаю его и к чему он ведёт, но ничего не могу поделать с чувством безграничной тревоги, к которой ведёт его скрытый посыл. Потому что даже не зная, к чему мы идём, он всё равно пугает немыслимо. Но Кир снова меня игнорирует, продолжает:
– Мы почти с тобой всё продумали, выждали, просохли, оделись и обратно к родителям, но у тебя в волосах, после купания, остался листик от водорослей, который я не заметил, а мама твоя, наоборот, слишком быстро, ну а затем и всё поняла, что ты-таки решила опровергнуть теорию и всё же без разрешения искупалась в пруду, – на этот раз я молчу, слушаю его и жду, что он скажет дальше, даже несмотря на то, что Кир делает паузу: – Ты такой тогда рассказ залечила родителям. Сверхъестественный. Мы с тобой, оказывается, утку решили спасти, которая запуталась в камышах.
Боже мой, краснею только от того, что мне до сих пор стыдно от этой нелепицы, что навыдумывала тогда. Помню. Как вчера же, потому что редко когда так неописуемо волновалась.
– Конечно, нам тогда никто не поверил. Где утки, а где – ты, кто к посторонней живности никогда не прикоснется, особенно к дикой? Хотя и сделали скидку за такой-то рассказ фантастический. Мы почти были героями в нём, а когда в слушателях ещё и твой отец, сомневаюсь, что тебе бы хоть кто-то сделал замечание за плохую актерскую игру. Но… именно тогда-то я впервые и понял, что лгунья из тебя, Рор, – никакая. Никогда не умела обманывать, и по сегодняшний день так и не научилась.