Председатель детского бюро оказался верзилой. Меткое ему дали прозвище «Антенна»! Меня встретил дружески, но уже с первых слов заявил, что «механическое перенесение советского опыта может нанести только вред делу».
— Давай отложим наш разговор на несколько дней, — предложил я. — Проведем курсы, и тогда… Согласен?
Антенна кивнул головой:
— Да я не спешу. Только учти: попробуешь перевоспитывать наших ребят — крепко будем ругаться.
— Я и тебя перевоспитаю, вот увидишь, — пообещал я и, попрощавшись с Бленкле, пошел в детское бюро.
А через два дня, рано утром, на маленьком «опеле» мы с Кюном отправились в Тюрингию.
Апрель в Германии был очень теплым.
Всё вокруг нежно зеленело, и в окне автомобиля, как в рамке картины, возникали, сменяя друг друга, аккуратненькие, словно бы причесанные щеткой, пейзажи. Черепица островерхих крыш, шпиль деревенской кирки, чуть возвышающийся над подстриженными кронами деревьев, изумрудные полоски посевов и округлые, точно нарисованные на голубом полотне, облака.
И хотя шоссе гладкое-прегладкое, тянется бесконечной светло-серой лентой и блестит над лучами солнца, как ледовая дорожка, — ехали мы долго, с остановкой на завтрак у придорожного ресторанчика. Так что для знакомства с Бруно Кюном времени у меня оказалось предостаточно.
Невысокий, с фигурой спортсмена, широколобый Бруно, так же как и Руди «Киндербюро», показался мне идеальным пионерским работником. Именно такими заядлыми, изобретательными, живущими интересами своих маленьких подопечных, были и мои друзья: Витя Сухотин, Борис Бахтин, Сережа Марго и другие пионерские «старики».
Мы с Бруно понимали друг друга с полуслова.
Он согласен, что необходимо оживить работу юных спартаковцев.
— Если и нам принять звеньевую систему? Подробнее расскажи об этом нашим курсантам. Убежден, что получишь полную поддержку. Революционная романтика… — размышлял Бруно вслух. — Конечно, это основа воспитания ребят, но нужны новые, увлекательные формы…
Я понял, что Бруно будет верным моим сторонником в предстоящих дискуссиях с Антенной.
…А между тем Иена осталась где-то в стороне, с обеих сторон на шоссе надвинулись невысокие зеленые холмы, мы круто свернули, и «опель» заплясал по узкой и ухабистой проселочной дороге.
Весеннее половодье превратило Веттеру из незаметной речушки в шумливый и широкий поток.
Мы вылезли из автомобиля и по каким-то подозрительно прогибающимся жердочкам перебрались через реку.
К просторному, расширяющему грудь аромату хвои примешивался горьковатый запах дыма. В центре полукружия палаток полыхал костер.
Нас окружили парни и девчата в серых юнгштурмовках:
— Наконец-то!
— Мы умираем с голоду.
— Картошка со смальцем и чай с повидлом… Царское угощение.
— Еще бы! Марта расстаралась для высокого начальства.
Пожатия рук. Похлопывания по плечу. Открытые, радостные взгляды.
Здесь, в Веттера-таль, собрались вожаки юных спартаковцев со всей Германии.
О некоторых я уже знал от Бруно. Вот, например, Адольф Оскрархани и Эрих Глобиг. Старейшие деятели детского коммунистического движения.
Быстро расправились с картошкой и удобно разместились вокруг костра.
Солнце нырнуло за холм, ощетинившийся высокими темными елями, пал густой туман, и стало прохладно.
— Вот что, друзья, — сказал Бруно Кюн. — Завтра, ровно в восемь, мы начнем занятия, а сейчас… — Он хитро покосился в мою сторону. — Даниэль недавно побывал в Советском Союзе и, я убежден, может рассказать вам кое-что интересное.
Тут поднялся такой восторженный шум и гам, что заглушил даже голос буйной весенней Веттеры.
Сидя на пеньке и вглядываясь в возбужденные лица незнакомых мне, но уже таких близких, таких родных людей, я стал рассказывать о нашей первой пятилетке…
Три дня мы ели картошку с салом и сухой хлеб.
Три дня мы работали по шестнадцать часов и совершенно отсырели от дождей и туманов.
Три дня, вечерами, маленькую долину освещал трепетный свет костра и к небу, вместе с искрами, рвались задорные, боевые комсомольские песни.
А когда курсы окончились и мы с Кюном вернулись в Берлин, некий Даниэль Дегрен уже не чувствовал себя ни гостем, ни туристом.
Каждый день приходил я в Дом Карла Либкнехта и уходил лишь тогда, когда на улице вспыхивали фонари.
Мы начали подготовку к Первому мая. Центральный Комитет партии одобрил наше предложение, чтобы сводные отряды юных спартаковцев шли во главе праздничных колонн трудящихся. Нужно было позаботиться о лозунгах и плакатах, назначить руководителей сводных отрядов и обеспечить надежную охрану детей.