Он смотрит на меня немного ошалело:
— Видал, как мы их!
Замечаю, что пистолеты и дубинки полицейских уже в рукавах пиджаков новых их владельцев. Наступаю на полицейскую каску, она трещит, как спелый арбуз.
А ребята опять построились по трое и скандируют:
— До-лой Цер-ги-бе-ля! Рот Фронт! Рот Фронт! Рот Фронт!
И я тоже кричу: «Рот Фронт!», потому что стою во второй тройке и никто уже не вырвет меня оттуда.
«Полицейфлитер», круто развернувшись, медленно отползает вперед, как смертельно раненный носорог. Мы не обращаем на него внимания. Мы упоены победой, выкрикиваем лозунги, обмениваемся шутками.
Но уже кто-то из доброхотов, а может быть штатный шпик, запрятанный в стандартный пиджак, сообщил в полицейпрезидиум о происшедшем.
Опять предупреждающий крик Кати Нидеркирхнер.
Опять вой сирены и шарканье тормозов. Полиция!
Но только не юркий «полицейфлитер», а целый грузовик. Отвалилась боковая стенка, и шупо посыпались на мостовую. Человек двадцать — двадцать пять.
Наступают неторопливо, двумя тесными рядами. Вот теперь разгорится настоящее сражение. Теперь держись, ребята!
Свист, как пуля, пронзает воздух. И уже нет никакой колонны. Вокруг меня — пустота. Впереди только полицейские. Нет, еще и наш знаменосец. Невысокий паренек в белой рубашке. Он пытается сорвать полотнище с палки. Не успел! Здоровенный детина в синем мундире хватает его за грудь и бьет по голове дубинкой. Знаменосец даже не пытается закрыться руками, — ведь у него в руках знамя! Вот так могли бы избивать и Грету Вильде. Я забываю о своем железном слове. Делаю шаг вперед, еще один и бью в крутой, поддернутый вверх лакированным ремешком полицейский подбородок.
Падает как подрубленный. С двумя, конечно, труднее… Сильный тупой удар по плечу. Тяжелеет правая рука. Я бью левой — раз, раз — в лицо, и ухожу нырком от бешеного удара дубинки. Краем глаза вижу, что знаменосец уже исчез. Отступаю. Меня хватают за локоть. Обдает жаркое и мерзкое дыхание. Гнилые зубы! Вырываюсь, бью в эти гнилые зубы. Удар по голове. Звон в ушах. Прыгают зеленые и алые звездочки. Должно быть, мне крышка.
«Даниэль… Даниэль… Даниэль!» Это где-то наверху. А у меня под щекой холодный и мокрый камень. Кто-то встряхивает меня, как мешок. А я даже глаз не могу открыть…
И еще какие-то восклицания, топот ног, шмякающие звуки ударов. Теперь меня хватают под руки, подпихивают в спину, тащат, почти несут… Я вяло отбиваюсь. Кажется, что голова вздувается и, того гляди, лопнет. «Даниэль… Даниэль…» Полицейские не могут знать моего имени. Кто же тогда меня тащит?
Струя сильного свежего ветра. Резко запахло плесенью и асфальтом. Неимоверным усилием раздираю веки. Над головой темный свод тоннеля.
— Пустите! Что вам надо?
— Идем, идем… Всё в порядке.
Знакомый голос. Неужели?.. С трудом поворачиваю голову. Так и есть — Руди. Лицо его двоится, троится, но рука, обнимающая меня за плечи, твердая и такая ласковая…
— Как там все… ребята? Знамя?
— Всё хорошо. Идем. Можешь чуть быстрее?
— Кажется, могу.
И вот мы уже на какой-то узкой пустынной улице. Кроме Гуди с нами еще два парня.
— Уф, вытащили! — облегченно вздыхает Руди.
— Что у меня с головой?
— Здоровенная шишка. Можешь пощупать.
Щупаю. Справа, чуть повыше лба, выросла груша дюшес. А ладонь и пальцы левой руки в крови.
— Откуда кровь?
— Спроси шупо, которому ты расквасил морду. Ну и здоров же ты драться! — с явным восхищением восклицает Руди.
Оба незнакомых парня смотрят на меня влюбленными глазами. «Вот и пригодился бокс, а вы смеялись», — обращаюсь я мысленно к Хитарову и Вартаняну. Нет, бокс неплохая штука!
— В общем, уложил двоих, а третьему дал здоровенную зуботычину, — продолжает Руди. — И, молодец, — знамя отбил.
— Значит, всё-таки отбили?..
— Ясно! Доберемся до дома, отмоешься, сделаем тебе примочку. На ногах-то стоишь?
— Вполне. Только в голове гудит. А ребята все целы?
— Они забрали Курта, Эриха и Вольфа-младшего… когда мы отбивали тебя…
Всё понятно. А я-то, словно индюк, раздулся от гордости. Теперь стыдно Руди в глаза глядеть.
— И что с ними будет?
— Подержат в полиции… Могут намять бока. Неприятно, конечно, но это стойкие парни… Стоп! Тебе опять плохо, Даниэль?
— Нет, нет, но, понимаешь, из-за меня… черт! До чего же паршиво…
— Во-первых, не только из-за тебя. Отбивали знамя, — деликатно поправляет мое настроение Руди. — Во-вторых, сам подумай, арест Даниэля Дегрена — куда более скверная штука. Этого нельзя было допустить.