Однако чем больше приглядывался я к Лейбрандту, тем рельефнее выступал из гладко обструганного футляра по-настоящему крупный работник, умеющий управлять своим временем.
Материал, на чтение и анализ которого Геминдер тратил, допустим, целый час, Роберт обрабатывал за какие-нибудь пятнадцать — двадцать минут, и к выводам его, лаконичным и ясным, просто невозможно было придраться.
«Один паршивый кирпич, и всё здание может рухнуть. Так давайте же прежде всего делать отличные кирпичи», — говорил он, поясняя свое пристрастие к «нестоящим мелочам». И терпеливо учил нас этому. Ну, честное слово, профессор; жаль только, что вы очень редко смеетесь.
За две недели моей работы в ИК КИМе я уже познакомился со многими обитателями четвертого этажа.
Кабинет Шацкина пустовал. Лазарь ушел на учебу, а Хитаров всё еще отсутствовал.
Русской делегацией временно заправлял Амо Вартанян, тот самый парень, которого я принял за турка. Встречаясь со мной в коридоре или в буфете, Амо неизменно спрашивал: «На бильярде играть научился? Нет? Почему проявляешь такую неповоротливость?» — И хитро подмигивал своим антрацитовым глазом, словно мы с ним состояли в заговоре.
Похожий на него фигурой, тоже невысокий крепыш с квадратными плечами и мускулистой шеей, Иосиф Мазут занимался Индией. Сухое продолговатое лицо его, шею и грудь покрывал какой-то ненашенский желтоватый загар.
Мазут страдал от бурных приступов тропической малярии. Где он ее подхватил? В Калькутте, Бенаресе или Лагоре? Во всяком случае, я отлично представлял себе Иосифа в синей чалме, с бесстрастным лицом, сидящим на поджатых ногах возле какого-нибудь храма Вишну или многорукой Кали. И я ему чертовски завидовал: ведь Мазут помогал организовывать первые комсомольские группы в таинственной Индии.
Китай и Япония были подведомственны Николаю Фокину, самому старому из комсомольских старичков, задержавшихся в КИМе.
Дальневосточными делами занимался еще Миша Абугов, неизменно веселый, с чуть развинченными жестами, при галстуке и во всем заграничном. О нем шепотом говорили: «Недавно приехал из страны. Имел там здоровые неприятности с полицией».
Познакомился я и с другими членами делегации ВЛКСМ: Павлушей Павловым, который обещал мне свою комнату на Тверской, когда переселится на дачу, длинным, молчаливым Насоновым и Володей Мачавариани, пришедшим в ИК КИМ почти одновременно со мной.
Организационными вопросами ведали представитель австрийского комсомола Фридль Фюрнберг и синеглазый Милан Горкич из Югославии. Славный французский комсомол представлял несколько флегматичный, на первый взгляд, Франсуа Бийю, а итальянский — Ловера, ни на секунду не расстававшийся с толстой тростью: в застенках ОВРА ему искалечили ногу. Внешне он совсем не походил на моего амиго Мартини, но было в них что-то общее, удивительно милое, и мы с ним тоже быстро сошлись.
В Международном бюро по работе среди детей, или, как тут его называли, Киндербюро, заседали Пекка Пассонен, товарищ из Германии Эрнст и Валериан Зорин. Ну, Валю-то я знал много лет, еще тогда, когда он был вожатым пионерского отряда при заводе «Каучук» в Хамовниках. Только теперь он не носил ни зеленой коротковатой шинели, ни буденовского шлема с красной звездой. Одевался, как настоящий европеец, — в пиджачке из рубчатого бархата, в коричневых башмаках и пестрых шерстяных чулках, закрученных валиком под коленями. Валя отнесся ко мне очень приветливо и обещал загрузить делами.
Комиссией интернациональной связи заправлял высокий, смуглолицый Дарси. Его национальность я еще не установил, а говорит Дарси одинаково хорошо и по-немецки, и по-английски, и по-французски. Только вот по-русски, к сожалению, не лучше, нежели я по-немецки…
Я никогда не представлял себе, что наши тесные незавидные комнатенки могут вместить в себя такое количество народа. Отдельный кабинет, не считая клетушки первого секретаря, был еще только у Горкича. Там обычно проходили заседания секретариата и всех наших комиссий.
В этом году осенью в Москве соберется V конгресс Коммунистического Интернационала Молодежи. Но уже сейчас наш четвертый этаж жужжал, точно пчелиный улей. Приезжали всё новые представители братских секций, надолго запирались с Фюрнбергом и Горкичем и потом расходились по комнатам, и постоянные референты делились с ними своими столами.
Вот и к нам в агитпроп зашел какой-то худенький паренек, точно в такой же форме, что я видел на Вилли Леове. Очевидно, Саму, Мюллеру или мне придется потесниться…