Нащупав ногами дно, я встал, повернувшись к Маргарет спиной:
— Не бойся, я не смотрю.
И вот уже легкий всплеск, восхищенное восклицание, и Маргарет плывет в мою сторону.
— Эх, да ты же классно плаваешь, Маргарет!
— Я выросла на реке. Только Клайд темный и вода не очень хорошо пахнет.
Мы плавали наперегонки, плескались, хлестко ударяя по поверхности воды ладонями, и отдыхали, лежа на спине и полузакрыв глаза под горячими лучами солнца.
Накупавшись вволю, выбежали на берег и блаженно растянулись на траве, густой и мягкой. Голубые штанишки и лифчик Маргарет потемнели и прилипли к телу. Она лежала совсем близко, закинув руки за голову и вытянув в струнку длинные стройные ноги. И опять я боялся сказать что-нибудь такое, что могло бы вспугнуть доверие Маргарет ко мне, — мы были одни на берегу, совсем одни, и только что купались вдвоем в маленькой, задорно журчащей речушке, и капли одной и той же воды высыхали сейчас на моем и на ее теле. И смотреть-то мне на Маргарет было страшновато. А вдруг всё это привиделось мне во сне! Я отвернулся и положил щеку на ладонь.
Большая бронзовая стрекоза доверчиво села мне на плечо, и я осторожно взял ее за жесткие, как пергамент, крылья и поднес к голове Маргарет:
— Смотри! Совсем как твои волосы.
— Пожалуйста, не надо. Сомнешь ей крылья.
Я выпустил стрекозу, и она, посверкивая на солнце, полетела вдоль берега.
— Почему ты молчишь всё время, Тмитрий?
— Я думаю.
— Это большая тайна?
— Нет. Я думаю, что́ будет, когда ты уедешь.
Маргарет попробовала улыбнуться:
— Эта река будет продолжать бежать, и ты будешь купаться с какой-нибудь девушкой… И, может быть, поймаешь для нее другую стрекозу.
— Ну, это как сказать!.. А ты?
— Я буду работать. Много работать для нашей революции. И, наверное, вспоминать этот день.
Защемило сердце. Я приподнялся на локтях:
— Маргарет!
— Что? Почему ты не хочешь говорить — Маджи? Не нравится так?
— Маджи, — шепотом сказал я. И еще: — Маджи, Маджи!
— А как будет по-русски маленькая Маргарет?
— Рита. Можно — Марго. Но Маджи гораздо лучше. Милая Маджи!
— Я — милая для тебя?
— Очень! — И я коснулся кончиками пальцев ее плеча, чуть порозовевшего на солнце.
Маргарет вздрогнула. По лицу ее пробежала тень.
— Пойдем, Митья. Мы провели здесь много времени. Теперь не смотри на меня, Митья.
Она быстро оделась, и мы пошли через луг. Я всё же не удержался и спросил:
— Почему не приехал Морис? Вы поссорились?
— Тебе жалко, что он не приехал? — в свою очередь спросила Маргарет.
— Как бы не так! — воскликнул я. — Мне он знаешь как надоел, твой Морис. Он такой занудливый, что от него молоко киснет.
— Я это не поняла.
— Ну, в общем, очень скучный. Понимаешь?
— Друга нужно брать со всем, что у него есть. Хорошее, плохое, скучное. Иногда это очень трудно.
— Ты очень с ним дружишь? — ревниво спросил я.
Маргарет промолчала. Запела какую-то песенку, оборвала ее на полуслове и вдруг крикнула:
— Теперь побежим!
Мы промчались по лугу, ворвались в жалобно скрипнувшую калитку, обежали с левой стороны пруд и, запыхавшиеся, остановились под большим кленом, что стоял на часах возле лестницы. Сразу стало зелено и прохладно, и я прислонился спиной к толстому и гладкому стволу. Маджи была рядом и смотрела на меня широко открытыми, сейчас ярко-коричневыми глазами. Мне показалось, что ее взгляд о чем-то спрашивает. Я обнял ее и услышал, как торопливо и сильно бьется ее сердце, — должно быть, от быстрого бега. Я наклонился, а она всё продолжала смотреть на меня.
— Маджи…
Теперь я слышал только свое сердце. Оно гулко билось в груди, в горле, в висках. И уж не знаю, как это получилось, но только я поцеловал ее в губы, и еще раз, и потом в ухо, потому что она вдруг резко повернула голову.
— Не надо… Пожалуйста, не надо… Пусти.
Я тотчас же разжал руки, но не удержался и зло бросил:
— Опять Морис!
Она покачала головой:
— О, ты не можешь всё понять. Я сама очень виновата.
— В чем ты виновата?
— Не надо… Не надо говорить… — В голосе и глазах Маргарет были слезы.
Я махнул рукой:
— Ладно, пошли.
Мы медленно поднимались по лестнице, совсем рядом, иногда касаясь друг друга плечом, локтем, бедром, но каждый сам по себе.
— Куда же вы пропали? — возбужденно кричал Миша, стоя на верхней площадке лестницы и размахивая полевым биноклем. — Приехали ребята из Хамовнического и Московского бюро. Очень хотят с вами встретиться.