— Я хочу еще выпить за исполнение желания Муромцева. Думаю, что оно тесно связано с нашей сегодняшней клятвой.
Он подошел, чокнулся со мной и шепнул:
— Ты все еще не догадался, почему я заказал «Кровь земли»?
— Очень хорошее вино…
— Согласен. Но это только частность.
Я захлопал глазами:
— Ничего не понимаю. Ну просто завяз в загадках.
Рафик улыбнулся и обнял меня за плечи.
Мы вышли из духана возбужденные, ощущая какую-то особую близость друг к другу. Точно все мы — кровные братья.
Спустились в вагончике вниз и решили добраться до «Орианта» — гостиницы, в которой остановились, — пешим ходом.
Маргарет сказала:
— У меня немного вертится голова. Но это ничего. Франц сказал очень хорошо. Его слова остались здесь. — Она дотронулась до своей груди. — И всегда тут будут. И я очень, очень рада, что Хитаров выпивал за тебя.
— Правда, рада?
У меня тоже чуть-чуть кружилась голова, и я поймал руку Маджи и на секунду прижал ее к губам.
— Здесь не хорошо, не надо… — Она отняла руку и повторила: — Мне так приятно, что он выпивал за тебя.
Незнакомый город, особенно ночью, в ярком лунном свете и в густых причудливых тенях, на которые страшно наступать, зазывал, как начало сказки. Хотелось пойти по его узким, устремляющимся в горы переулкам, смотреть, как в плоскокрыших одноэтажных домах одно за другим потухают окна, прислушиваться к ночным шумам и, может быть, почувствовав гул в утомленных ногах, постоять немного под пышной кроной чинары…
Я хотел предложить Маджи незаметно отстать от всей нашей компании и укрыться в сумраке первого переулка, но тут Хитаров взял меня под руку:
— Прости, пожалуйста, товарищ Мак-Грегор. Мне надо поговорить с Муромцевым.
Несколько минут мы шли молча. Потом Рафик сказал:
— Собственно, ты обо всем узнаешь в Москве. Но, понимаешь, дорогой, приятно быть вестником радости… Ты так и не догадался, почему я пил сейчас за тебя?
— А правда, Рафик, почему?
— После пленума на русской делегации стоял вопрос и о тебе. Держать парня в аппарате, пока не закиснет? А тут еще жалобы Геминдера: неусидчив, бегает по ячейкам, налаживает интернациональную связь, а порученное ему важное дело запорол…
— Это с репертуаром для живых газет? И вовсе не запорол. Но только нельзя же с утра до вечера сидеть, уткнувшись в старые журналы… И потом…
— Геминдер считает, что можно и до́лжно, — перебил Хитаров, и мне показалось, что он качнулся в сторону Геминдера. — Вот мы и стали думать: как же всё-таки быть с Муромцевым? Зорин предложил направить тебя для постоянной работы в детское бюро.
«Вот так радостные вести, — подумал я с горечью. — Значит, до седых волос с пионерами возиться».
— Но поступило еще одно предложение, — неторопливо продолжал Хитаров, — послать Муромцева в Германию.
Я так и ахнул.
— Это правда? Честное слово, Рафик?
— Выслушай, пожалуйста. Стали разбирать тебя по косточкам. Верный сын партии. Это плюс. Очень горячий юноша. Это и плюс и минус. Но тут Амо сказал: «Не терплю тепленькой водички. Я сам как кипяток». В теории слабоват. Конечно, это минус. Иосиф Мазут напомнил: «Не все мы Институт красной профессуры кончали». Обошлось! Нет опыта международной работы. Ба-альшой минус. Саша Мильчаков спросил: а где приобрести этот опыт, если не на практической работе в стране? И плюсов оказалось больше, чем минусов.
— А ты? А ты что сказал, Рафик?
— Я вносил предложение направить тебя в Германию. Ты доволен, дорогой?
Он еще спрашивает! Да есть ли во всем мире сейчас человек счастливее меня! Я готов зареветь от радости, задушить Хитарова в объятиях. Но нельзя быть мальчишкой именно тогда, когда старшие товарищи признали тебя взрослым, серьезным человеком. И, подавив в голосе дрожь, я сказал:
— Ты не беспокойся. Поручение ИК КИМа я выполню хорошо. Каким бы трудным оно ни было.
— Ну не таким уж непреодолимо трудным оно будет, — улыбнулся Хитаров. — Но вот на подготовку уйдет довольно много времени. Тебя надо как следует вооружить. Займется этим Вартанян. Вернешься в Москву, и сразу же за дело. Работать будешь уже не в агитпропе, а в западноевропейском отделе. Не возражаешь? Ладно, ладно, я просто пошутил. И еще одно, думаю, что понимаешь, говорить об этом никому не следует. Даже, — тут он легонько сжал мой локоть, — одной славной шотландской девушке.
— Уж будь спокоен!
— Ну то-то, дорогой!
Они с Шюллером проводили нас до самого «Орианта» и пожелали успешного продолжения поездки.