Мы вышли. Нудный дождь перестал, облака поднялись, и кое-где появились голубые просветы.
— Пройдемся или, если ты устал, можем посидеть вон там. — Хорст мотнул головой в сторону кирки.
— Лучше походим. Я там уже был — скамейки совсем мокрые.
— Ладно. — Он взял меня под руку. — Доехал благополучно?
— Хорошо доехал. Только беспокоился: а вдруг ты не придешь?
— То есть как это — не приду?
Хорст даже приостановился. И посмотрел на меня снизу вверх. Он был на полголовы ниже меня, коренастый, с короткой шеей и круглым веселым лицом.
Я пожал плечами:
— Не знаю… Ведь у вас тут всё может случиться.
— Например?
— Тебя могли арестовать.
Хорст присвистнул:
— Вот оно в чем дело! Ну, не такая я шишка, чтобы папаша Цергибель взял меня на мушку.
— Ты мог заболеть.
— Тогда пришел бы кто-нибудь другой. И если бы даже ты сам явился в Дом Карла Либкнехта — никакой катастрофы! Можешь поверить, германская революция от этого бы не пострадала.
Я прикусил губу: Хорст явно надо мной подсмеивался.
— Почему у тебя перебит нос? — спросил я. — Ты боксер?
Хорст расхохотался:
— Нет, дружище, карьера папаши Шмеллинга меня не привлекает.
Хорст, видно, очень любил слово «папаша», применив его даже к чемпиону бокса, в общем-то молодому парню.
— Пришлось как-то поговорить по душам с штальгельмовцами. Четверо против четверых, — добавил он.
— Как мушкетеры! — воскликнул я.
— Вот еще! Мы действовали кулаками ну и… пивными кружками.
— И часто вам приходится участвовать в схватках? — спросил я.
— Руководство не одобряет. Понимаешь, когда бьют нас, шупо не вмешиваются, но когда бьем мы, они пускают в ход дубинки. — Он потер свою расплющенную переносицу. — Это дубинка, а не кулак.
— Куда мы сейчас идем?
— Просто прогуливаемся. Если ты голоден, можем зайти поесть.
— Я завтракал. Мне бы хотелось повидаться с товарищами из ЦК.
— Обязательно, но только не сегодня.
— Это почему же? — недоуменно спросил я.
— Скажи-ка, Даниэль, как у тебя с деньгами? — не ответив на мой вопрос, озабоченно осведомился Хорст.
— Пока есть.
— Сможешь продержаться два-три дня в отеле?
Куда он гнет? И хотелось бы знать, что делать не Дегрену, а Муромцеву в номере семьдесят девятом отеля «.Бавария». Может, что-то случилось, а Хорст таится?!
— Говори прямо, что произошло, — настойчиво потребовал я.
Хорст тряхнул меня за локоть:
— Чудак! Всё в полном порядке. Ребята подыскивают тебе подходящую квартиру. Не можешь же ты, в самом деле, жить, как какой-нибудь буржуйский сынок, в отеле. И кроме того…
— Что же еще?
— Всё же лучше появиться тебе в Доме Либкнехта не сегодня, а, скажем… ну хотя бы в пятницу. Не возражаешь?
Это он, конечно, спросил так, для порядка, и мои возражения никто бы в расчет не принял. В пятницу так в пятницу! Но я жаждал реванша.
— Ага, значит, всё же германской революции может быть нанесен ущерб!
Хорст толкнул меня в бок и широко осклабился:
— Один — ноль в твою пользу… А встретимся опять же у папаши Болле. В пятницу, в десять утра.
— А этот Болле надежен? Не стукнет на нас в полицию?
— Что ты! Папаша Болле левый социал-демократ. Одной ногой он уже в нашей партии.
— Хозяин лавки! Мелкий буржуа!
— Чему ты удивляешься? Опять начался кризис. И какой! Безработных уже два миллиона. Людям надо как-то устраиваться. Есть и коммунисты — владельцы лавочек и пивных. Руководство сознательно пошло на это. Тут, понимании, ли, двойная выгода: товарищ продержится тяжелое время и одновременно принесет пользу партии. Ведь в пивной можно провести собрание, назначить нужную встречу. Как сегодня. Папаша Болле — верный человек, хотя, понятно, в голове у него еще много всякой социал-демократической пути.
Я кивнул головой, будто бы всё отлично понимаю. А сам подумал, что вот и первая брешь в моей подготовке. Почему-то ни Вартанян, ни Беспалов не говорили мне, что коммунистам разрешают содержать пивные и табачные лавки.
— А ты… и ты тоже безработный? — поинтересовался я.
— Был. А теперь — функционер союза, — с гордостью сказал Хорст. — Выполняю особые поручения ЦК. Ну, в общем, работаю курьером. И, сам понимаешь, живу, как Гуго Стиннес.
Я посмотрел на его желтую брезентовую куртку, на засаленную кепку и бумажные штаны с аккуратной заплатой на правом колене. Рядом с ним я, наверное, выглядел самым настоящим франтом: фетровая шляпа, элегантное мохнатое сальто, галстук и всё прочее.