Понятно, что скоро начнётся обратный отсчёт. Здравый смысл пробьется на поверхность, но куда ему сейчас тягаться с тем, что мне подмешали в бокал.
— Нет.
— Опозоришься же, — грубо подхватывает под мышками, вжавшись грудью в мою полуголую спину. — Давай я помогу тебе, а ты поможешь мне.
По всему моему телу резко, как трещина по льду, проходит дрожь от спутанных мыслей, что нестройным рядом выстраиваются в голове. Удерживаются из последних сил чтобы не разлететься от затормаживающего эффекта любезно добавленного в меня вместе с алкоголем.
— Отпусти, — слабо шевеля, произношу одними губами, повисая в объятиях Вадима, не в состоянии без его помощи выйти на улицу.
Горячий, ещё не успевший остыть августовский ветерок обдувает лицо, вытесняя слёзы. Судорожно глотаю воздух, но он не доходит до лёгких, так и оставаясь на пересохшей слизистой рта, скованной в тиски.
— Пусти… пожалуйста, — жалко шепчу, зажмуриваясь и сорвано выдыхая, мысленно утверждаюсь в том, что он не сделает ничего из того что я прошу.
Я могу молить о пощаде, биться в неадекватной истерике, ползать в ногах хозяина сломанным существом, но не могу достучаться до его разума.
Не за этим он пришёл сюда, осмелев и провернув такой низкий поступок, чтобы выпустить из лап жертву. Очень покладистую, не в состоянии дать отпор, смиренно принимающую роль полного подчинения.
— Как же я скучал, — оскалившись буйно помешанным, жмёт меня к стене. — Ксюх, — вдыхает запах волос, жадно целуя в висок.
— Пошёл ты, — дерзко огрызнуться не получается, всё ещё чувствуя скованность в каждой мышце.
— Кукла, я обязательно пойду. Куда ты хочешь, чтобы я пошёл сначала? Сюда? — ладонь юрко скользит в декольте, сминая грудь.
Скорее всего он делает это с изощренной силой, но стертая грань болевой чувствительности спасает меня, лишь отголоском упоминая о насилии.
Припадает к губам, глотая мой хриплый выдох, больше похожий на тихий скулеж сквозь стиснутые зубы.
— Или сюда? — ныряет под юбку, ведя руку по бедру вверх, чуть раздвигая ноги. А я не могу их ни стиснуть, ни сжать, подневольной куклой снося прикосновения.
Давясь тошнотворной слюной, закрываю глаза, надеясь что он кончит быстро, а я от принятого наркотика на ряду с угаром, словлю временный провал в памяти.
Глава 27
Отрицательно мотаю головой, уворачиваясь от влажных губ, то и дело касающихся меня как своей собственности. Вадим упивается силой, словно желая заполучить всю меня, но не понимая, что повернуть всё вспять нельзя. Ни волшебными таблетками, ни принуждением, ни грубой кражей тела. Ведь сердце пронизано чувством к другому.
От воспоминаний об Андрее меня бьёт неукротимый страх и осознание того, что я не справлюсь: ни с ним, ни с собой, ни с липкими прикосновениями, ни с тем что останется после них, ни с тем что ждёт впереди. Ни с чем. Это опасная ловушка, которая убьёт наповал и из неё не будет выхода со счастливым концом.
Я одним махом потеряю всё. К чему иду долгие годы в завязке. Чем дорожу, построив с нуля, на руинах разбитой судьбы. А главное оттолкну того, кто доверившись однажды, дал мне шанс. А я его упускаю, пропадая в топком болоте.
Вадим отстранившись, выпускает на волю игрушку, по неизвестной пока мне причине.
Накренившись, я начинаю сползать по стене вниз. Тело безвольно падает, почти падает, спасают лишь чьи-то руки. Грубой хваткой вздергивая меня на ватные ноги, что не слушаются, впрочем, как и всё тело, ещё находящееся в плену наркотика.
Утыкаюсь лицом в плечо, а ощутив знакомый аромат туалетной воды, начинаю дрожать с удвоённой силой. Между лихорадочными дерганьями мышц, оцениваю итог, который становится очевидным после единого вопроса.
— Почему ты так со мной поступаешь? — хрипит Андрейкин голос, убивая ненавистными нотами, раня сильнее физической расправы.
Вроде бы слышу его сквозь вой в ушах. Вой собственной души, которая теряет мелкие крупицы былого счастья, умирая в агонии.
— Я объясню, — пальцами стискиваю рубашку, слушая хруст ткани, теряя момент, лёгкую грань реальности с помешательством.
— Не стоит, — грубо выкрикивает прямо в лицо.
Встряхивает меня, продолжая безудержно трясти до тех пор пока мои руки плетью не повисают вдоль тела. Измотанного и искалеченного всей ситуацией. Но даже это не трезвит, а крепче захлестывает сознание. Причиняет боль.