Давайте краснеть за каждую глупость, за каждую фикцию, за каждую халтуру. Нас с детства учили громко и дружно восклицать: «Нам хорошо! Нам весело! Нам прекрасно!» А теперь давайте научимся так же громко и дружно произносить: «Нам стыдно!» И если всем нам действительно станет стыдно за наши непрофессионализм и показуху, то мы упремся, мы напряжемся, мы направим все силы на то, чтобы поскорее избавиться от этих причин, вызывающих чувство стыда за самих себя!
НА ВКУС И ЦВЕТ…
Я всегда выглядел очень импозантно: моложавый, спортивный, в белой сорочке. Непременно при галстуке и в пиджаке, желательно темном, в любую жару, даже на пляже — такая одежда придает солидность и основательность… Где служил? Везде, куда посылали: в науке, культуре, на производстве. При чем тут знание профессии? Меня же не работать посылали, а руководить! Где сейчас?.. Снова в науке, хотя, честно говоря, ученых всегда недолюбливал — все в очках, все какие-то чокнутые, все что-то изучают. Микроскопы им подавай, препараты, лаборатории… Сплошные проблемы!
Вот я сейчас институтом радуговедения руковожу. Помню, как пришел, так сразу все безобразия и вскрыл. К примеру, смотрю — все красителей требуют. А где я их возьму? Если б в обиходе берегли, а то все цвета разбазарили: «Мне идет голубой цвет», «А мне розовый». И так каждый сам себе цвет выбирает. А по какому праву? Цвет не твой! Цвет — государственный! Какой выделим — такой и носи! А то, вы заметили, даже волосы — и те разные: один — блондин, другой — брюнет, третий — шатен, просто в глазах рябит. Что я предложил? Чтобы все одного цвета были, рыжие, например. Все подряд. Студенты — рыжие, доценты — рыжие, физорги — рыжие, профорги — рыжие… Тогда и профсоюз будет называться: «Союз рыжих». И производство выиграет. Поручат кому-нибудь невыгодную работу, он по привычке скажет: «Что я, рыжий?» — а ему в ответ: «Да, рыжий!» И все! И не отвертится!
А еще лучше, чтоб все — серого цвета. Серое всегда верней. Вот мы как-то сказки редактировали — все серое на первый план: серый волк, серенький козлик… И никаких красных шапочек — к серости надо приучать с детства! У нас в институте я запретил даже произносить такие слова, как «красота», «прекрасный», «краснеть»… Лично я уже давно не краснею. И ничего, как видите — руковожу!
Вообще меня в этот институт очень вовремя направили. Они тут черт знает чем занимались. Один, например, какие-то подозрительные краски изучал: охра, сурик, сиена жженая… Похоже на «геенна огненная»… Только я его отстранил, узнаю: другой полутона изучает. Ну, я ему за полутона — полузарплату. И предупредил:
— Если не прекратите — вам придется покинуть институт.
— С радостью, — отвечает. — Тут после вашего прихода ни одного цвета радуги не осталось. Вы всем устроили желтую жизнь. Тоска зеленая!..
— Значит, два цвета все-таки остались. Спасибо за сигнал, — говорю, — и их ликвидируем.
Пошел дальше по институту. Вхожу в лабораторию. Смотрю: умник какой-то сидит, что-то изучает.
— Что делаете? — спрашиваю.
— Спектральный анализ, — отвечает.
Ну, думаю, это ничего. Там сотрудник есть Спектор — значит, его анализ изучает. Потом вдруг узнаю, что он втихую новый цвет выводит. Представляете?.. Только я со старым разделался, а тут новый. Ну, я, конечно, его выгнал. Мне говорят: «Как вы могли? Ведь это же светлая личность!» А мне наплевать, что светлая. Мне его вместо лампочки не вешать. Взял другого, потемней.
— Что такое радуга, представляете?
— Представляю, — говорит, — когда-то коромысла гнул.
Какое образное мышление!
— Сидите, — говорю, — и подбирайте палитру.
Сидит, колдует. А я спокоен: этот никаких суриков, никаких полутонов не выдумает. И вдруг узнаю: новенький из радуги самогон гонит. Из каждого цвета — свой сорт. Семь сортов. И название каждому придумал: «Красногон», «Желтогон», «Синюха», «Зеленуха»… Какой острый ум!.. Прихожу и так строго спрашиваю:
— Что делаете?
— Палитру, — отвечает. — В день по литру, могу — по два.
Вижу, сметка у него есть. Да и народ к нему потянулся. Особенно в обеденный перерыв: кто с вопросом, кто с советом, а кто просто со стаканом. Пусть, думаю, дальше инициативу проявляет. Прошла пара дней — он всех лаборантов на группы разбил и выдал по радуге. Каждая радуга — на троих. Сидят и гонят. План гонят — прогрессивка идет. Словом, наладил он производство: подсобное хозяйство завел, отходы от радуги свиньям скармливает. Хозяин!.. Не то что до него один был> солнечных зайчиков хотел вывести. Не кроликов, не уток — а зайчиков.
— Для чего? — спрашиваю.
— Для детей, — отвечает. — Чтоб им веселей было.
Ну, как с такими кадрами работать?!
А еще один — светящиеся краски изобретал, чтоб, мол, ночью людям видно было.
— Ни к чему это, — объяснял я ему. — Ночью порядочный человек спит или анонимки пишет, а не шляется по городу!
Не-е-ет! Очень вовремя меня к ним направили: всех этих фантазеров разогнал. Остались люди солидные, исполнительные, дальновидные. Все — дальтоники, все эти цвета лютой ненавистью ненавидят. А трудоспособность — удивительная: изнывают, мучаются, но свои семь часов честно отсиживают. Сидят и ждут. Пенсии, за выслугу лет. А что, не заслужили?
Надеялся и я тут до пенсии додержаться, но вдруг все эти новшества: гласность, демократизация, перестройка… Честно говоря, сперва испугался, думал — слечу. А потом прислушался, присмотрелся и решил: чего бояться! Перестройка так перестройка! Не такое переживали! И быстренько перестроился. Пиджачок и галстучек скинул— хожу в демократическом свитере, с ненавистными интеллигентами стал здороваться за руку, улыбаюсь им, хлопаю по плечам. Самогонщика немедленно прогнал. Спектора на всякий случай премировал. Всех Цветаевых издаю, Андрея Белого, Рину Зеленую. Фейерверки яркие запускаем повыше, чтоб заметили. План по красному перевыполнили.
Думаю: теперь, после такой моей личной перестройки, меня уже никто тронуть не посмеет. Так что еще поруководим!
РОКИРОВКА
Купил я аквариум с рыбами, решил написать о них рассказ. Поставил на подоконнике у стола, сижу, обедаю, изучаю. День, два, неделю. А они жрут друг друга. Вот уже одна рыба осталась, которая всех других слопала. Смотрит на меня сквозь стекло, глаза злые, голодные. Не мешало бы, конечно, ей корма подсыпать, да лень вставать, отяжелел я после обеда. Вода в аквариуме мутная, водоросли завелись — мне менять некогда, я изучаю, — так она водоросли съела, и песок, и камушки. Живучая тварь, приспособилась. Из воды выскакивает, мух ловит. Легкие у нее появились. Кота моего в воду затянула, когда он хотел ее лапой поддеть. Сожрала вместе со шкурой. Здоровая стала, ей в аквариуме тесно. Выпрыгнула на пол, меня за шиворот и в воду, а сама на мое место, мой обед доедает. Я хотел закричать, возмутиться, а она — червячка в аквариум. Я попробовал, проглотил — ничего, вкусно. Первая злость прошла, решил с ней по-хорошему поговорить, а изо рта только бульк-бульк, пузыри вылетают. Конечно, можно было бы из воды выпрыгнуть, да лень одолела, отяжелел я от червячков. Чувствую, жабры у меня прорезаются — дышать-то надо. Плаваю, руками помахиваю, а это уже не руки, а плавники. Хвост вырос, чтоб легко поворачиваться. Иногда вдруг ударит в мозг: «Что со мной? Выбираться надо!» Да ведь мозг-то у меня уже рыбий стал — не реагирует. Да и неохота воду баламутить: тихо, уютно, червячков дают. А тут детишки пошли, рыбенки малые… Я этой бывшей рыбе кричу:
— Мне, бульк-бульк, теперь большой аквариум требуется!
А она сидит на моем месте, мой обед лопает и меня изучает. А потом еще рассказ обо мне написала, вот этот…
НОВЫЙ ПЕРЕХОД
