Чуть поодаль, не смея приблизиться, столпились придворные. В минуты гнева хан бывал так же страшен, как этот огонь, пожирающий дома. Один из приближенных отдавал распоряжения толпе, другие ждали приказов хана.
— Пожар — дело рук христиан, визирь, — заговорил наконец хан.
— Верно, господин, — ответил визирь.
— Христиан, проживающих в нашей крепости.
— Я с тобой согласен, — подтвердил визирь.
— Сию же минуту я велю перебить их, как собак!
— Слишком поздно, — проговорил визирь.
— Почему?
— Неужели не слышишь барабанной дроби?
— Слышу. Но что это значит?
— То барабанщики Давида Бека. Враг вступает в крепость.
Хаи побледнел.
— Враг вступает в крепость! — повторил он с тем смехом, который в минуты гнева заменяет слезы. — Где же в таком случае мое войско? Где военачальники, долг которых — защищать крепость?
— Одни сбежали, другие тушат пожар. Неприятель устроил в нашем городе пожар, чтобы отвлечь внимание, и тем временем ворвался в крепость.
— Как же быть? — в отчаянии произнес хан.
— Я бы с твоего позволения подумал о перемирии.
— Ни за что!
— Так можно было бы спасти тысячи жизней.
— Лучше всем им погибнуть вместе со мной, чем склониться перед гяуром. Разве тебе неведом символ нашей веры, визирь, — не склоняться перед иноверцем? Мусульманин или властвует, или умирает
Тут во двор хлынула вооруженная толпа под предводительством главного муллы, шедшего с саблей наголо. Впереди него шествовали два чавуша[162][163] со знаменами. Они читали проповедь:
— Мусульмане! Настал час испытания! Гяуры захватили нашу крепость. Аллах и его пророк повелевают с оружием в руках сопротивляться врагу!
Эти слова разожгли ярость толпы и тысячи голосов произнесли:
— Мы готовы! Мы готовы!
Хан подошел к главному мулле, взял его за руку и сказал:
— Я тоже готов. К велению аллаха и пророка я добавляю и свое повеление: сопротивляться врагу до последней капли крови!
Фанатизм толпы достиг предела: устами муллы, своего духовного представителя, ей приказывал сам бог, а устами хана, своего светского представителя, — пророк.
Неся перед собой духовные знамена, чавуши вышли из дворца, сразу за ними шли главный мулла и хан, а следом — толпа.
Когда дошли до главной площади, хан обратился к мулле:
— Ты, святой отец, веди толпу, а я поведу войска.
— Да, так будет правильно, — ответил главный мулла.
Они расстались.
Главный мулла вместе с народом пошел вперед. Чавуши громко читали проповедь. Толпа сгущалась, каждый мусульманин, взяв свое оружие, присоединялся к ней.
Хан же остался на площади. Когда все удалились, он приказал визирю:
— Прикажи бить в барабаны, сзывать войско.
Пока соберется их войско, мы перейдем в ряды воинства Давида Бека, посмотрим, что же происходит там.
В ту минуту, когда два чавуша обходили улицы города, созывая народ, и провозглашали веление бога и его пророка — в ту же минуту двое глашатаев объявили армянскому войску приказ Бека: «Не жалеть, убивать не щадя»
Всего за несколько часов до этих событий неподалеку от расположившегося на берегу Гехвы[164] войска, на горном плато одиноко сидел человек. Он не отрываясь смотрел на крепость, лишь изредка переводя взгляд на темное ночное небо. Весь его вид выражал крайнее нетерпение, хотя различить что-нибудь во мраке было трудно. Однако то, что он жаждал увидеть, могло ярче всего засверкать именно в темноте. Чтобы как-то убить скуку и ожидание, он время от времени зажигал чубук и затягивался. Он напоминал страстных звездочетов, что проводят ночи напролет без сна в поисках желанной звезды, чтобы совершить свое великое волшебство.
«Никакого толку от этих псаломщиков, — сердито заговорил мужчина сам с собой, — все у них — обряд, действо, таинство…»
«Псаломщиками» он называл священников.
«Хоть в ста водах выкупай, все равно не выведешь из них запаха ладана», — буркнул он.
Кругом были горы, скалы и леса. Мужчина сидел на обломке камня, опершись спиной о ствол могучего векового дуба. В этой позе он походил на большого вурдалака, утоляющего жажду людской кровью. Он сидел здесь с того самого времени, как в войсках Давида Бека было получено тайное письмо из крепости.
Его нетерпение и раздражение достигли предела. Если бы кому-нибудь удалось в эту минуту разглядеть его лицо, он бы испугался: лицо мужчины было очень хмурым. Что же так возмутило его?
163
Чавуш (тур. «посланник») — османский солдатский титул, в подразделениях чавушан (объединенной кавалерии и пехоты), обслуживающих Имперский совет, занимающихся вопросами безопасности, сопровождения послов и пр. В современных Вооруженных силах Турции звание чавуша эквивалентно «сержанту». Мусульманское духовное лицо, проводящее пятничную молитву и произносящее речи во время религиозных праздников — называется «хатиб» (араб. «проповедник», «оратор»). —
164