Мелик Парсадан был очень высокого мнения об отваге Баиндура, но отнюдь не об осторожности его. В сражениях князь зачастую вел себя как Кёроглы[165], не глядя по сторонам, разил налево и направо, бросаясь, словно молния, на врага. Поэтому мелик Парсадан осторожно заметил:
— Насколько я знаю, ты не очень-то знаком с планировкой крепости.
— Она так хорошо освещена, что даже слепому нетрудно все разглядеть.
— Чем же она освещена?
— Пожаром. Вот, гляди сам, — с этими словами князь Бапп-дур поднял полог шатра…
Они посмотрели в сторону крепости. На окружающих горах полыхали отблески пожара.
— Пошли бог долгой жизни тер-Аветику, — продолжал Баиндур, все еще держа край полога. — Видишь, какой он фейерверк устроил в нашу честь?
Военный совет дал Баиндуру разрешение первым вступить в крепость. Князя все любили и не захотели лишать его такой радости. Баиндур поблагодарил и удалился…
Вернувшись к своему войску, Баиндур дал приказ немедленно выступать. В долгих приготовлениях не было необходимости: каждый знал, что ему делать. Люди уже давно были готовы. Князь только счел необходимым польстить их самолюбию и сообщил, что военный совет удостоил их чести первыми вступить в крепость Зеву.
— Мы должны высоко ценить оказанную нам честь, — сказал он, — и я надеюсь, вы докажете, что заслужили это право.
Затем в своей обычной шутливой манере обратился к воинам:
— У кого из вас буйволиная сила сочетается с сатанинской ловкостью?
Из шеренги шагнуло вперед десятка два мужчин. Баиндур показал на маленькие пушки — замбураки:
— Нам предстоит одолеть труднейшие непроходимые места, доступные разве что четвероногим. А вот перебросить эти пушки вынуждены двуногие. Придется вам тащить их с собой: нам они сильно пригодятся там, — он показал рукой на крепость.
— Перенесем на своих плечах, — ответили смельчаки, и двадцать сильных мужчин потащили пушки, которые несколько дней назад они отняли у персов. Всего их было три.
Князь пошел вперед, приказав воинам следовать за собой.
Дорога, если можно так назвать узкую тропинку, шла вдоль правого берега Гехвы. С одной стороны — река, с другой — лесистая гора. Надо было обойти ее. Тропинка, вьющаяся среди деревьев, колючих зарослей и кустов ежевики, была такой узкой, что по ней мог пройти только один человек. Приходилось саблей прорубать себе путь, кое-где и вовсе теряющийся в кустах. Взял на себя эту роль сам князь Баиндур. Знаменитой саблей весом в один батман, подаренной ему персидским шахом, он прокладывал всем путь. Князь шел впереди, а за ним, подобно каравану верблюдов, следовали воины. Было тихо, не слышалось даже шуршания одежды, которая цеплялась за колючки, потому что поход совершался в то время дня, когда в этих местах из ущелья свирепо дует ветер, своим завыванием заглушая все прочие звуки. У самой крепости была огромная клинообразная скала. Воодушевление воинов было так велико, что им показалась нипочем крутая скалистая тропа. Взбираться на неe им помогали растущие на камнях деревья и кусты, цепляясь за которые они карабкались вверх.
Когда добрались до крепостной стены, Баиндур приказал вызвать юношу, который доставил им через подкоп письмо, вложенное в грецкий орех.
— Как звать тебя, парень? — спросил князь Баиндур.
— Казар.
— Если бы вдруг оказалось, что Назар[166], я бы приказал отрубить тебе голову.
Юноша оробел при этом странном замечании князя.
— Ну, ступай вперед, покажи там ту дыру, что прорыта под стеной…
Парень понял, что речь идет о подкопе, молча прошел вперед и повел князя за собой. Чтобы добраться до прохода, надо было обойти стену. Отблески пожара распространяли вокруг достаточно света, но в дебрях этого леса даже днем нетрудно было пройти незамеченным. Здесь царил вечный мрак. И военный талант тер-Австика избрал именно это место для подкопа.
— Вот здесь, — показал парень, остановившись.
— Ты уже свое дело сделал, теперь очередь за мной, — сказал Баиндур. — А ну-ка, отойди.
Вход так естественно закрывали мох и свежая трава, что он ничем не выделялся на поверхности горы, тем более, что вырытую землю сбросили в реку.
165
Кёр-оглы — здесь — прозвище (тюрк. «сын слепого») героя тюркского народного эпоса «Кёр-оглы» Ровшана, лидера восстания Джалалиев в начале XVII века и поэта-импровизатора. В грузинской версии эпоса Кёроглы и его люди сражаются против шаха Аббаса I. —
166