И все же они оба рисковали. А я, без силы и оружия, вела их от одной опасности к другой, не принимая ответственность за нашу безопасность. Я хотела знать о своих родителях. Хотела увидеть наш старый дом. Я хотела расследовать их смерти.
Я, я, я. Мои желания, пока они рисковали жизнями, чтобы защитить меня.
Я была самой себе противна.
Повернувшись, я подставила спину воде. Рикр держался со мной по убедительным причинам, но Зак — нет. Я не понимала, почему он был тут. Моррис сказал ему, где найти меня, когда я покинула участок вчера, но какое Заку дело, куда я ушла? Почему он отвез меня домой, спал в своем пикапе или поехал со мной в это опасное путешествие? Муки совести не объясняли такой уровень вмешательства в мою жизнь.
Я выключила душ и вышла. Я укуталась в белое полотенце, посмотрела на серую сложенную ткань на тумбочке. Это была футболка. Футболка Зака. Когда я шла в ванную, чтобы принять душ, он вытащил ее из рюкзака и бросил в меня.
Я поймала ее на автомате и посмотрела на него без эмоций.
— У тебя нет сменной одежды, — сказал он нейтрально. — Или хочешь спать голой?
Было заманчиво вытащить нож и проверить, ослабело ли мое нежелание убить его.
Рыча под нос, я вытерлась, бросила полотенце на пол и взяла футболку. Я встряхнула ее и уловила запах хвои. Я нахмурилась сильнее, натянула ее через голову и просунула руки в рукава. Край футболки свисал ниже моей попы.
Я надела трусы, потому что не собралась выходить отсюда без нижнего белья, а потом скрутила влажные волосы в пучок на макушке. У меня не было и расчески.
Белый халат висел на двери. Он был тонким, колючим, но я надела его. Завязав пояс, я вышла из ванной.
Зак отдыхал на дальней стороне кровати, читал что-то в телефоне. Он надел футболку, но она задралась на его торсе, когда он лег, и было видно черную резинку его трусов и пару дюймов подтянутой кожи. Он выглядел мято, уютно и уставшим.
Я прошла к кровати. Он взглянул на меня, настороженно хмурясь.
— Завтра, — я кашлянула. — Я хочу посетить старый дом родителей. А потом… уехать домой.
— А фейри, который их убил?
— Я недостаточно сильна, чтобы убить такого фейри. Когда буду, я отыщу его.
— А если я хочу поохотиться на него?
— Тогда ты идиот.
Он приподнял брови.
— Ты хочешь убить того фейри только из-за меня, — прорычала я. — А это глупо. Очень глупо. Это ничего не изменит между нами. Я тебя не прощу. Не стану ненавидеть меньше. Ты зря будешь рисковать своей жизнью.
Он перевел взгляд на телефон.
— Не зря.
— Тогда для чего? Скажи, почему ты мне помогаешь. Почему ты здесь. Скажи хоть что-то, — он не ответил, я выругалась. — Ты делаешь это специально! Ты издеваешься надо мной, да? Вот, что ты делаешь — ты мучаешь меня.
— Даже не близко.
Мой голос становился громче от бессильной ярости.
— Я говорила, что ненавижу тебя. Рядом с тобой больно. Видя тебя, я вспоминаю все, что забыла, и приходится переживать это снова и снова. Почему ты это не понимаешь? Почему не уйдешь?
В этот раз он оторвал взгляд от телефона и пронзил им меня.
— Все, что забыла?
Мой гнев дрогнул. Это привлекло его внимание? Я не объясняла ему о своей потере памяти. Я не хотела, чтобы он знал, в чем еще я была слаба, но теперь я хотела стереть это нейтральное выражение с его лица.
Я издала резкий смешок.
— Все, сволочь. Я забыла все. Диссоциативная амнезия, вызванная травмой. Ты можешь знать, о какой травме я говорю — или ты не заметил в ту ночь, что тетя избила меня до полусмерти?
Его глаза расширились, спокойствие трещало по швам.
— Я забыла тебя. Я помнила, что был парень без лица и имени. Потому я не узнала тебя. Я не знала тебя. Ты не существовал в моей памяти, пока я не увидела шрам на твоей ладони.
Странная угрюмая радость поднималась во мне от того, как он бледнел.
— Тогда ты меня вспомнила? — тихо спросил он.
— Тогда я вспомнила тебя, — отозвалась я. — Вспомнила всю твою ложь, как ты использовал меня, как ты предал меня. Как ты выбросил единственную вещь, которая у меня осталась от родителей, к моим ногам и ушел, будто я была ничем.
Я процедила последнее слово, дрожащие ладони сжались в кулаки.
Он застыл, глядя на меня, не моргая, побледнев. Его грудь вздымалась и опадала, а потом его каменное лицо треснуло.
Из его горла вырвался короткий звук — смешок. А потом еще один. Он откинул голову, и комнату заполнил самый холодный и горький смех из всех, что я слышала. Звук избивал меня, как кулаки, и я отпрянула от него.