Наступил день грозного «греческого» экзамена. Коля накануне чуть не до полуночи сидел у лампы в холодном и неуютном гостиничном номере, сотый раз листая истрепанную хрестоматию с текстами древней Эллады. Наконец Тё-Таня отобрала книгу и погнала племянника в постель:
— Поздно цепляться за соломинку. Лучше выспись как следует. И… будь что будет.
Утром выяснилось, что ничего не «будет». Экзамен получился самым легким из всех. Оказалось, что греческий язык в этой гимназии вообще не обязательный предмет (или «почти не обязательный»). Наверно, потому, что некому его здесь было преподавать по-настоящему. (Вот тебе и классическая гимназия!) Коля быстро почуял, что седенький, часто зевающий преподаватель знает положенные по программе переводы не многим лучше, чем он сам. Обрел уверенность и вскоре ушел с заслуженной четверкой (сам не понял, почему не с пятеркой, да ладно, все равно — счастье!).
Татьяна Фаддеевна, нервно ожидавшая в коридоре, увидела сияющее Колино лицо и расцеловала племянника на глазах у всех, кто был рядом. Он даже не очень отбивался. Впереди открылся чудесный свободный день — с прогулками по магазинам, обедом в ресторане «Версаль» и вечерним спектаклем в городском театре. Приезжая труппа из Одесской оперы давала «Жизнь за царя» композитора Глинки. Постановка была потрясающая, Коля таких не видел даже в столице. Жаль только Ивана Сусанина, которого злые ляхи погубили в безвылазных лесных дебрях. Жуткая судьба несчастного Ивана колыхнула в Коле прежние страхи, но он пересилил и прогнал их — задавил радостным воспоминанием о счастливом финале экзаменов.
Домой выехали очень рано, первым утренним экипажем — для того чтобы вечером оказаться на месте. Не хотелось, как на пути сюда, в Симферополь, ночевать в Бахчисарае.
Та ночевка случилась оттого, что в путь отправились поздно, а тракт оказался раскисшим — накатила неожиданная оттепель. Конечно, дороги были уже не те, что при осаде, когда лошади вязли по брюхо, а повозки просто утопали в грязи. Однако и теперь экипаж местами тащился еле-еле. Коля отчаянно скучал, глядя на плоские унылые горы под сырыми облаками и грязно-рыжую степь. Иногда он с надеждой вглядывался вдаль: не покажется ли разбойник? Все-таки какое-то развлечение. Разбойников Коля совершенно не боялся. Это ведь не таинственные тени в ночных развалинах и не опасность провалиться на экзаменах! К тому же среди пассажиров был жандармский ротмистр, у которого под расстегнутой голубой шинелью заметна была черная лаковая кобура.
Вообще-то Коля, зная отношение тетушки и всех порядочных людей к жандармам (которые не давали жизни Пушкину и притесняли народ), всегда смотрел на чинов в голубых мундирах косо. Но этот ротмистр вел себя скромно, даже застенчиво. Помог Татьяне Фаддеевне сесть в экипаж, а Коле втащить тяжелый баул. Оказалось, что сносно говорит по-французски. Они с тетушкой побеседовали о тяготах зимнего пути, о недавнем бракосочетании наследника цесаревича с дочерью датского короля и о романах знаменитого французского писателя Виктора Юго, чьи книги, оказывается, можно отыскать в симферопольских книжных лавках.
Ротмистр был молодой, стройный, с красивыми темными усиками, и Коле подумалось, что он, может быть, похож на автора стихов «Давно закончилась осада» Шарля Дюпона. В конце концов Коля решил, что бывают исключения и, возможно, этот офицер не чета остальным российским жандармам. Кончилось тем, что ротмистр дал Коле подержать свою тяжелую саблю и даже слегка вытащить из ножен ее зеркальное лезвие… А тяжелый револьвер и, безусловно, смелый характер господина ротмистра были вескими гарантиями того, что встреча с разбойником окончится явно не в пользу последнего.
Однако разбойник так и не появился, а пассажиров ожидал ночлег на постоялом дворе почтовой станции. Татьяне Фаддеевне удалось выхлопотать для себя и племянника отдельную комнатку. Ночью деревянный дом вздрагивал от тяжелого влажного ветра. Кусались клопы. Коля не выспался и вторую половину дороги был кислым и уже не помышлял о приключениях…
Слава Богу, на обратном пути обошлось без ночлега. На сей раз пассажиров с оружием (по крайней мере, явно заметным) в экипаже не оказалось, но Колю «разбойничьи проблемы» уже не заботили. Почти всю дорогу, пока не стемнело, он читал купленный в Симферополе увесистый том — «Тайны Вселенной. Популярное объясненiе устройства мiрозданiя. Сочиненiе г-на Старосадова для г.г. любознательныхъ юныхъ читателей». В книге были рассказы о планетах и звездах, о допотопных ящерах и мамонтах, о вулканах, морских приливах и высочайших вершинах мира.
Приехали домой поздно вечером. Лизавета Марковна и Саша не спали, встретили. Коля, затеплев ушами, сунул Саше бирюзовую овальную брошку с якорьком, которую (отчаянно смущаясь и сердито сопя) заставил Тё-Таню купить в Симферополе.
— Вот… Это тебе. На Рождество.
— Ой… благодарствую… Красота какая… — Она тут же прицепила брошку у воротника. — А разбойники не встречались?
— Пусть бы попробовали! С нами ехал офицер во-от с таким револьвером!
— Ой… вот страх.
— Опять?!
Еще запись.
Снег на Рождество. Почти как у Гоголя. Маркелыч опять стрелял. Истории в погребке.
Да, на Рождество погода сделала подарок — подморозило опять и выпал пушистый снег. Ну, прямо как на рождественских картинках с поздравлениями.
В прошлом году, в Петербурге, Тё-Таня и Коля ставили дома елочку с украшениями — такой в недавние годы появился в столичных домах обычай. Но здесь елку было не достать, а ставить вместо нее маленький кипарис (так делали в семьях некоторых служащих РОПИТа) Коля не захотел. Во-первых, не по правилам это, а во-вторых… по правде говоря, кипарисы напоминали ему кладбище, где похоронен дядюшка, поручик Весли. Еще накличешь беду…
Но кое-какие рождественские украшения Коля все же смастерил. Вместе с Сашей. Они склеили из цветной бумаги фонарики и цепи, развесили по комнатам. А еще Коля по просьбе Фрола сделал большую звезду — пустую, как коробка, и обтянутую желтой и розовой прозрачной бумагой. Внутрь можно было вставить свечу.
— Колядовать пойдем, — объяснил Фрол. — Без колядок что за Рождество. А со звездой они не в пример лучше, чем просто так…
Раньше Коля только из книги знал про колядки. Из «Вечеров на хуторе близ Диканьки». А теперь веселой компанией, с горящей звездой ходили в синих сумерках по слободке, стучались у дверей, кланялись и пели «Господи, слава Тебе» и «Рождество Твое, Христе Боже наш». А иногда и так: «Щедрик-ведрик, дайте вареник, грудочку кашки, кильце ковбаски…» Это Коля научил ребят такой песенке. Вообще-то она была не «колядка», а «щедровка» (так написано у Гоголя), но что с того? Если можно в Диканьке, почему нельзя здесь? Пусть будет все как в той волшебной книжке!
Так и было. Хозяева домиков, где желто светились окошки, охотно открывали двери, смеялись, давали обсыпанные сахарной пудрой калачи, пряники и куски пирога.
— Спасибо, люди добрые!
— С Рождеством Христовым!..
Маленький изогнутый месяц весело горел в безоблачном небе, на сей раз чёрту не удалось украсть его. Морозец играючи щипал за щеки. А недалекое море было теплее зимнего воздуха, оно не замерзало, его солоноватый запах смешивался с запахом снега, и от этого дышалось особенно празднично.
Один раз крепко толкнулся воздух, раскатив над крышами пушечный удар. Ясное дело, это отсалютовал празднику Маркелыч. (За такое дело через несколько дней околоточный надзиратель Семибас наконец конфисковал у георгиевского кавалера Ященко мортиру. Но у того нашлась другая.)
Иногда встречались незнакомые компании со звездами и свечками — те, что забрели сюда из дальних кварталов. С ними не ссорились, Рождество же! Даже махали руками и поздравляли с праздником. Раза два только случалась перекидка снежками, но без обид, шуточная. Один снежок попал в звезду, которую на палке держал Савушка, но свечка не погасла и звезда ничуть не покосилась…