— Сын, наставниче Ясь, — с лёгкой гордостью ответил Несмеян.
— К нам определить хочешь? — даже не спросил, а почти утвердил одноглазый.
— Хочу, наставниче Хмель.
Старые неуловимо-быстро переглянулись, потом одноглазый Хмель спросил уже у Невзора:
— Зовут как?
— Невзором отец с матерью кликали.
— Что умеешь?
Невзор несколько мгновений помолчал, словно собираясь с силами:
— Из лука стрелять могу хорошо. Нож и топор метать. Следы разбирать. На кулачках биться — и в стенке, и наособицу. На коне скакать — и в седле, и охлябь. На лыжах ходить и бегать. Седмицу без еды протерплю.
Не подумали бы, что хвастаю, — мелькнуло горячечно. Видно, не только у него мелькнуло — Старые вновь переглянулись, на сей раз с едва заметной улыбкой.
— А без воды сколько? — спросил Ясь, привычным жестом чуть тронув серьгу в ухе.
Невзор на миг озадаченно замолк, потом мотнул головой и выпалил:
— Дня четыре.
— А испытаем? — уже с ясной весёлостью в голосе сказал Хмель, но единственный глаз смотрел всё одно сурово.
Невзор сорвал шапку с головы и швырнул под ноги.
— Испытывай!
Тёплый летний ветерок шевелил стриженые в кружок волосы, отец и Старые смотрели одобрительно.
— А ну, — Ясь чуть шевельнул рукой и кто-то из отроков, невесть когда столпившихся за спиной у Старых, тут же подал ему лук и тул. Как же не поглазеть на забаву, не поскалить зубы на то, как осрамят пришлого.
Наставник Ясь взял зброю не глядя, тут же бросил на отроков косой взгляд — они мгновенно порскнули в ворота, разбегаясь кто куда — каждого ждало какое-нибудь войское занятие.
— Возьми, — Ясь протянул Невзору лук. Парень несколько мгновений колебался — а ну как это первой испытание и следует отказаться от чужого оружия. Собственный лук Невзора висел у него за спиной. Парень глянул на отца, но Несмеян смотрел в сторону, опасаясь подсказать сыну — Невзор должен был теперь научиться жить своим умом.
Но лук Невзора — охотничий. А тут — настоящий боевой, многослойный лук с роговыми и жильными накладками, с могучей жильной тетивой.
Рука протянулась за луком сама, и пальцы сами сомкнулись на держаке. Недолгое колебание Невзора тоже не ускользнуло от Старых, и они вновь коротко переглянулись — не понять, довольно альбо недовольно. Навыкли бывалые воины за долгие годы прятать от чужих глаз и радость, и горе, и иные чувства.
— Сшиби-ка шишку с той вон сосны, — Хмель чуть повёл головой. Сосна, на которую он указывал, была от него с незрячей стороны, но он ничуть не усомнился, что шишки на ней есть.
Невзор метнул на неё взгляд.
Шишек не было.
Он уже открыл было рот, чтоб об этом сказать, но уловил насмешливо-испытующий взгляд единственного взгляда Хмеля и понял. Впился взглядом в сосну.
Шишек не было.
И только уже когда напряг глаза до рези, различил у самой макушки несколько малюсеньких тёмно-зелёных пятнышек. Два альбо три.
Лук оказался намного туже охотничьего, но Невзор справился и быстро завязал тетиву. Наложил стрелу, вскинул лук, сметил лёгкий ветерок и выстрелил.
Дрогнула ветка, осыпалась пожелтелая прошлогодняя хвоя. Невзор сбегал до сосны и воротился, торжествующий, неся стрелу с насаженной на неё шишкой.
Старые вновь переглянулись, на сей раз даже не сумев скрыть одобрения.
— Ну, по крайней мере, в одном точно не соврал, — буркнул наставник Ясь.
— Лук отдай, — бросил наставник Хмель. — Ишь вцепился… силу почуял его?
Почуял.
Невзор не смог бы рассказать словами, что именно он почуял. Да, силу… странную силу, истекающую от настоящего боевого оружия, рождающую уверенность.
Парень с сожалением протянул лук отроку.
Отец глядел с одобрением.
— А когда мне такой дадут? — не сдержался Невзор.
— Не дадут, — качнул головой Ясь. — Сам сделаешь.
— Сам? — поразился парень.
— Сам.
— Ну что, наставниче Хмель? — спросил из-за спины отец, и его голос странно и неуверенно дрогнул.
— Ничего, — прогудел Хмель, и в его голосе послышалось что-то весёлое. — Этот мальчишка нам подойдёт. Хвастать только, похоже, любит… да это дело для воина не грех. Пообтешется, сталь окровавит… через года два, глядишь, и станет настоящим кметём.
— Спаси боги за милость вашу, — земно поклонился Несмеян. Невзор остался стоять с открытым ртом. Это отец-то, который никому, опричь волхвов, земно не кланялся, и князю-то только в пояс?
Спохватился и поклонился тоже.
— А ты чего тут стоишь? — тут же обратил на него внимание наставник Хмель. — А ну бегом к отрокам!
Всё верно — раз тебя взяли, так чего тут около мужей настоящих мух ноздрями ловить? Отроку место с отроками, речей не ведущими. Науку ратную постигать.
Невзор метнулся в ворота и, только уже нырнув под перекрытие, остановился около вереи и оборотился, словно кто-то шепнул ему. Нашёл взглядом отцово лицо, прикипел к нему глазами. Не на седмицу, не на месяц расстаётесь! И так вдруг стало жалко, что с матерью не простился.
И почти тут же к его ногам припал огромный скулящий косматый ком. Серый!
Пёс умоляюще глядел то на одного хозяина, то на другого. Отец чуть заметно кивнул. И почти так же едва заметно кивнул Наставник Хмель. И рука Невзора словно сама собой опустилась на косматый загривок Серого.
Отец снова ободряюще кивнул, и Невзор, заметив, что наставник Ясь как-то по-особенному неодобрительно оборачивается к нему, снова пустился во двор. Серый ринулся следом, весело крутя хвостом.
Глава вторая Два лика Перыни
Мстислав Изяславич спрыгнул с седла, сорвал и отбросил в сторону насквозь промокшее и безнадёжно испорченное корзно, бешено глянул по сторонам. Но сдержался — зло срывать было не на ком. Сам виноват — без разведки, без сметы ринул в бой очертя голову… А орать на невиновных — такого у молодого новогородского князя не водилось.
Рассвет занимался медленно — солнца не было видно из-за заволокших небо туч, только серел и светлел воздух, рассеивая тьму. Дождь перестал, но в воздухе ощутимо висела совсем не летняя сырость — невидимая, но тяжёлая. Рядом катил мутные воды вздувшийся от дождя Днепр.
— Присядь, княже, — гридень Тренята бросил на придорожный камень овчину, невесть как сбережённую сухой.
Кмети спешивались, проваживали коней, запалённо поводящих боками. Кто-то, устроясь на чудом отысканном сухом местечке, уже грыз сухарь с вяленым мясом, запивая из кожаной фляги, кто-то ослаблял подпругу.
— Тренята! — окликнул князь хрипло. Глотнул из фляги, пополоскал во рту, сплюнул, не глядя, что во фляге не вода, а вино — всё одно было сейчас (Мстислав Изяславич не пил хмельного, хоть дружине и не возбранял). — Сторожу вышли!
— Сделано, княже, — отозвался Тренята откуда-то из-за коней. И впрямь, с десяток всадников уже канули в рассветную полумглу. Тренята же снова возник рядом, протянул руки к разгорающимся язычкам костра.
— И кто это нас сегодня так приложил? — задумчиво бросил, глядя в пляшущее пламя.
Ему едва удалось спасти остатки рати — удар Всеславичей был силён. Кто-то с умом подобрал место для засады, выбрал способ… Ни гридень, ни князь Мстислав не верили, что замысел принадлежал самому полоцкому оборотню. Тренята прорычал ругательство сквозь зубы, одним незаметным движением руки переломил сухую ветку и швырнул её в костёр.
— А верно ты тогда сказал, Тренята, — князь откашлялся, сплюнул в траву, долго глядел на плевок, словно искал в нём что-то. — Плохо мы измену сыскивали. Предал нас кто-то…
— Я даже знаю — кто, — мрачно сказал гридень, глядя куда-то в сторону. — Басюра, не иначе. Боярин великий…
В словах гридня прозвучала сладострастная ненависть возвысившегося службой кметя к родовитому боярству.