Кметь от неожиданности поперхнулся.
— А и пойду, княже, коль берёшь, — отдышась, сказал он и улыбнулся, не сумев удержать удовольствия. — Честь немала.
Уже на обратном пути, когда завиднелись в вечерних сумерках стены Полоцка, Брячислав негромко спросил у Нечая — кметь ехал невдалеке и по первому знаку князя оказался рядом.
— Как сына-то назовёшь?
Нечай, помедля с полмига — негоже вслух произносить имя только что рождённого младеня, да ещё посередь леса, — всё ж решился — уж кому-кому, а князю-то сказать можно:
— Несмеяном назвать думали.
Теперь если и слышала его нечисть лесная, ничего сделать мальчишке не сможет — он ведь не сказал, что мол, Несмеяном назвали. Думали только.
— У нас в роду всех мужиков на "не" кличут. Меня — Нечаем вот, отца моего Некрасом, а деда — Немиром.
— Крестить думаешь? — отрывисто и всё так же негромко спросил Брячислав.
Нечай замялся. Князь с любопытством ждал, уже заранее зная ответ — решится парень сознаться в приверженности к старым богам или нет. Всё ж Нечай решился — князь Брячислав николи никем не был замечен в числе ревнителей Белого бога христиан:
— Жена против, — выдавил он, глядя в сторону. — Да и сам я…
Кметь недоговорил. Князь только задумчиво покивал. Могущество старых богов, Древних Хозяев земли и народа своего он видел воочию только что на охоте. После такого что-то не тянуло кого-нито наказывать за сомнения в силе веры Христовой.
Епископ прознает — будет всем на орехи, подумалось князю с каким-то весельем даже.
Епископ Мина в Христовой вере был твёрд, его же радением в Полоцке ныне воздвигался Софийский собор, чему Брячислав препятствовать не стал. Зачем? Любой собор, прежде всего, знамено величия города, а Полоцк через тот собор на одну ступень с Киевом да Новгородом станет — плохо ль. Умный да разумеет…
— Сильного Зверя-то видел ли? — спросил Брячислав вроде бы и невпопад. Спросил, словно забыл, что гонец был с ним рядом.
Нечай вздохнул тихонько, словно вновь переживая страх, и кивнул. Брячислав Изяславич покосился на кметя, чуть усмехнулся — в душе Нечая явно царила та же самая смесь из страха и восторга, кою испытал он, князь.
— Я вот и думаю — не знамение ли то мне Велес подать хотел, — всё так же негромко сказал князь. И намертво умолк, словно вспомнив что-то, о чём иным людям и ведать-то не след.
По опушке тянулась редкая цепочка всадников — в коярах да стегачах, в клёпаных шеломах — десятка два. И только по знамену на щитах — оскаленной морде Белополя Белого Волка, родоначальника кривских князей — в них можно было признать младшую дружину юного полоцкого князя.
Всеслав ехал, довольно вдыхая привольный лесной воздух, напоённый летними запахами — нагретой смолой, переспелой клубникой, сеном — лето было жарким, травы сохли на корню.
Княжий конь вдруг захрапел, приплясывая на месте, упёрся всеми четырьмя копытами.
— Ну, чего ещё?! — Всеслав недовольно толкнул его каблуками в бока. До чего ж хорошо было ехать сейчас по лесу, ни по что не думая: ни про трудные хозяйственные княжьи дела, что навалились на него со смертью отца, ни про то, что за четыре месяца княжения он так ещё ничего и не узнал, ради чего Велес отметил его своим знаменом.
Конь упрямо мотал головой и тряс гривой. Не шёл.
Кмети сгрудились рядом — их кони тоже беспокоились, хоть и не так сильно, как княжий. Всеслав спешился, погладил коня по храпу, успокаивая:
— Ну, Воронко, чего ты?
Конь храпел, косил налитый кровью глаз, пятился.
Князь гневно глянул опричь.
— Кто мне скажет, чего с ним?
— Чует что-то, — глубокомысленно сказал один из кметей, такой же мальчишка, как и князь.
— Вестимо! — бешено фыркнул князь, ожёг парня взглядом. — А что чует-то?
— А эвон, — коротко сказал пестун Брень, указывая плетью на опушку. И кмети тут же умолкли.
В тени деревьев, в чапыжнике — не вдруг и увидишь — стоял огромный медведь. Лесной хозяин. Священный зверь самого Владыки Зверья Велеса.
Стоял на задних лапах, тихо урчал, неотрывно глядя в сторону людей. Не двигался с места. Словно ждал чего-то.
Молодой кметь рванул из налучья лук.
— Покинь! — прошипел Всеслав неожиданно сам для себя — его словно накрыла чья-то могучая воля, он понял — стрелять сейчас нельзя ни в коем случае. — Оставь лук, Несмеяне!
Парень замер. Сквозь храп коней слышно было только, как стало чуть громче сопение медведя. Зверь не двигался.
Ждал.
Всеслав спешился, бросил поводья Несмеяну.
Шагнул навстречь зверю.
— Княже! — закричал парень шёпотом.
— Смолкни, — коротко велел кметю Брень, толкнув кулаком в бок, и Несмеян тут же умолк, как отрезало — дух перехватило от несильного вроде бы удара дружинного старшого и княжьего пестуна. Ишь чего выдумал, кмете, — князю перечить. Видано ль?
Дружина сгрудилась за спиной — два десятка неробких парней и мужей, бывавших уже и в походах и в боях, стояли словно испуганные дети, глядя в спину своего господина, который походил вплотную к чудищу.
Так, словно делал это каждый день — спокойно и уверенно.
Так, словно знал, что делает правильно.
А может и знал. Князья всегда ведают верное решение. А как только перестают ведать, так и князьями быть перестают.
Всеслав приблизился к медведю сажени на полторы, остановился, глядя в глаза зверю. Лесной Хозяин бурой глыбой навис над головой, маленькие глазки глядели пристально, мерцая тусклым багровым огоньком.
На несколько мгновений для князя перестало существовать всё — и княжество, и Полоцк, и смятённые кмети позади. Всего на несколько мгновений. Потом зверь, фыркнув, словно отгоняя муху, мотнул головой в сторону от леса, к северу, коротко рявкнул, пал на четыре лапы и мгновенно скрылся в чаще — бесшумно, словно призрак.
Князь, вздрогнув, очнулся.
Медведь исчез, словно наваждение. За спиной нарастал конский топот — кмети уже скакали к нему, испуганные и обрадованные.
— Да ты что ж, княже? — недовольно бросил Брень. — Разве ж так можно?! Что я матушке-княгине-то скажу?
— Угомонись, наставниче, — устало бросил Всеслав. — Надо так было…
— Да почто? — непонимающе переспросил гридень.
— Не простой это медведь был, — бросил князь, прыгая в седло. — Совсем не простой.
Кмети молчали. Вестимо, не простой.
— Чего-то он хотел… — задумчиво сказал князь, подбирая поводья. Конь слушался без слова. — То ль про меня понять чего-то, то ль мне что-то сказать…
— Кто — он? — не поняв, удивился Брень. — Медведь-то?!
— Почто — медведь? — возразил Всеслав вяло. — Сам Велес, вестимо…
Он осёкся, глянул в северную сторону.
— А… там — что?
Несмеян ответил, чуть морщась:
— Межа близко, Всеслав Брячиславич. Новгородская межа…
Пестун Брень ожёг парня косым взглядом, но тот и сам уже съёжился, что опять высунулся наперёд гридня.
— Ну? — со злой весёлостью бросил Всеслав. — И где ж она, Несмеяне?..
Не любили в Полоцке новогородцев. Хорошо сидел в памяти полоцкий погром, хоть и минуло с того мало не сто лет. Хоть и вдосталь отмстили полочане Новгороду при Брячиславе-князе за Владимиров погром, ан после того Ярослав побил их на Судоме — и долг мести опять возрос. И князь Всеслав, истый кривич и полочанин, исключением не был — преклоняясь перед памятью деда Изяслава, прабабки Рогнеды и пращура Рогволода, новогородцев не любил.
— За тем вон колком, — Несмеян указал на небольшой берёзовый лесок. — Там за ним речка… так и зовётся — Межа…
Всеслав криво усмехнулся.
— А ну-ка… поглядим на неё.
И уже приближаясь к колку, Всеслав почуял вдруг в воздухе нечто странное. Князь ещё не успел понять, ЧТО именно, как Несмеян за спиной сказал:
— Дымом пахнет, княже.
Пахло дымом, но не так, как пахнет от доброго костра охотников альбо рыбаков. Не было и тягучего духа гари, как от огня углежогов альбо дегтярей. Пахло горелым дубом, тянуло чуть сладковатым запахом горелой плоти. А над деревьями уже вставал тягуче-чёрный столб дыма — горело что-то за межой, в новогородский волости.