Прошло еще 800 лет, времена Баламира, Аттилы, Одоакра, Теодориха и первых Меровингов не только уже стали легендами, но и легенды успели превратиться в мифы, и Маятник качнулся на запад — с крестовыми походами. Однако в истории не бывает буквальных повторений: мир начала II тысячелетия н. э. стал на порядок сложнее и многомернее, чем мир I тысячелетия до н. э. — I тысячелетия н. э.; мир менялся, в нем появлялось нечто новое. Речь идет о том, что во время и после шестого крестового похода на Западе (1228–1229) новая волна покатилась с востока; словно пройдя лишь половину пути, Маятник Старого Света начал возвратное движение. Речь идет о «великих монгольских завоеваниях». Если до монголов нашествия на запад с востока Евразии носили стихийный характер «снежного кома», то монголы — отражение более сложного и плотно населенного мира — были первыми (и последними) «имперскими», «державными» номадами, чьи нашествия носили не стихийный, а плановый, систематический характер, характер запланированного завоевания всего известного монголам мира («до последнего моря») и создания мировой державы. Отсюда — некоторый сбой в «работе» Маятника.
По сравнению с великими монгольскими завоеваниями два последних крестовых похода, ассоциирующиеся с Людовиком Святым, выглядят хлипко — не только потому что провалились, но прежде всего из-за различий в масштабе и, главное, в исторических последствиях. В нахлесте двух волн более мощной по геоисторическим последствиям оказалась восточная, кочевая. В известном смысле с некоторым упрощением можно сказать, что ситуация XIII в. — это антипод ситуации второй половины I тысячелетия до н. э., когда скифская, а затем сарматская «восточные» волны натолкнулись на превосходящие их силы греческую, а затем и римскую стену. Монголы будто распространили Центральную Евразию на весь Хартленд, создав нечто вроде Великой (Большой) Центральной Евразии далеко за ее собственными пределами.
Прошло 700–800 лет со времен крестоносцев и великих «имперских» монголов, и мы видим новое движение Маятника. Но мир за время четвертого евразийского цикла (XII/XIII–XIX/XX) стал еще на несколько порядков сложнее, и в колебаниях маятника, естественно, появились новые черты: он опять двинулся на восток, но уже из Европы — эмиграция из Старого Света в Новый в XIX в. (сюда, по данным П. Бэрока, с 1851 г. по 1915 г. прибыли около 41 млн европейцев, с 1915 г. по 1951 г. к ним добавились еще 12–13 млн, а затем поток резко сократился). В XX в. к этому добавилась массовая миграция Юг-Север (тот же Бэрок дает цифру 27 млн иммигрантов из «третьего мира» в «первый» между 1950 и 1989 гг., но это только легальная миграция; в 1990-е годы и в новом веке процесс продолжается; за полтора столетия с начала XIX в. и до начала Второй мировой войны в Европу и в меньшей степени в Америку мигрировали всего 1–2 млн человек[111], главным образом китайцы). Обе эти миграции, однако, выходят за рамки Евразии, они разворачиваются в мировом масштабе, логика евроазиатского развития начинает подчиняться североатлантической, мировой.
Наиболее интересная, интригующая особенность самих геоисторических циклов Евразии заключается в том, что с точностью часового механизма в середине циклов происходили крупные, макроисторические изменения, часто менявшие ход истории. Они выражались в появлении новых крупных держав («империй»), а в Европе, на Дальнем Западе Евразии — в великих социальных революциях, в появлении новых исторических субъектов, создававших качественно новые социальные системы.
В VIII–VI вв. н. э., посреди первого цикла, в Древней Греции произошла полисная революция, обеспечившая социальную основу для новой системы, основанной на рабстве. Несколько раньше произошла «железная революция» — тоже косвенное последствие великого переселения народов рубежа II–I тысячелетий до н. э. Именно «железная революция» во многом обеспечила материально-техническую базу полисной революции в Греции. На Ближнем Востоке она стала основой появления новых военных («марширующих» — “march states”) держав все в той же середине первого цикла. Во второй половине VIII в. до н. э. при Тиглатпаласаре III резко усиливается Ассирия, а в Иудее появляются пророки; в начале VII в. до н. э. наступает расцвет Нововавилонского царства при Набопаласаре; в VI в. до н. э. возникает Персидская держава; в VII в. до н. э. в Китае на руинах Чжоу оформляется система, именуемая в традиционной китайской истории “Уба” (“Пять гегемонов”) — государства Ци, Сун, Цзинь, Чу и У.
111
Bairoch P. Victoires et déboires. Histoire économique et sociale du monde du XVle siècle à nos jours. P. Gallimard, 1997. Vol. II. P. 176.