Узкоспециализированная, бисерно-мозаичная наука продуцирует соответствующий ей тип образования, в котором узкая спецподготовка развивается в ущерб общетеоретической, панорамной, с одной стороны, и аналитике — с другой. Результат — «специалист-функция», «специалист-муравей». Тех, кто сопротивляется, стараются отсечь как можно раньше, не допустив в парадигму, а, следовательно, и в науку, — отчислить, не взять в аспирантуру, не дать защититься и т. п. Круг замыкается, нормальная наука торжествует в своем марше к импотенции и смерти, т. е. к кризису и крушению парадигмы, которая редко способна к саморазвитию. Реальное качественное развитие чаще всего происходит за пределами этого круга, куда, помимо прочего, выталкивают из нормальной науки тех, кто пытается заниматься, выражаясь куновским языком, не загадками, а тайнами — т. е. прежде всего теорией и методологией, ставит под сомнение парадигму. В таких случаях сообщество меняет тип отношения с surveiller («надзирать») на punir («карать») — привет Мишелю Фуко — и стремится нейтрализовать угрозу тем или иным «дисциплинарным» (во всех смыслах) способом. Не случайно серьёзные учёные заговорили о «новой инквизиции» в науке[99].
Мягкая форма «научно-инквизиционного» воздействия — это призыв не строить теории, а заниматься фактами, т. е. работать в сфере индуктивного знания. Важное само по себе, в «нормальной науке» оно получает гипертрофированное значение. «Нормальная наука» ориентирована на эмпирические факты, которые её представители принципиально путают с научными. А ведь научный факт — это эмпирический факт, включённый в ту или иную теорию: вне теории, вне системы причинно-следственных связей, которые определяются только на основе теории, нет научных фактов, только эмпирические, стремительно превращающиеся в мусор вне каузальной системы. Это — не говоря о том, что эмпирический и источниковедческий идиотизм («идиот» — по-гречески «человек, который живёт так, будто окружающего мира не существует») не учитывает: это природа коварна, но не злонамеренна (Эйнштейн), а человек в качестве объекта исследования или источника (хронист, летописец, историк, респондент) могут не просто ошибаться, а сознательно искажать реальность. Причём одно искажение ложится на другое — и это подаётся в качестве эмпирической реальности. Я уже не говорю о переписывании и уничтожении письменных источников, а также об изготовлении, порой поточном, фальшивых источников.
Механику нормальной науки И. Солоневич описывал таким образом: «Профессор получает явление по меньшей мере из третьих рук. Явление попадает в профессорский кабинет, во-первых, с запозданием, во-вторых, в чьей-то упаковке и, в-третьих, подгоняется под уже существующую философскую теорию… гуманитарные науки недобросовестны…они сознательно искажают факты, явления и события — в большинстве случаев даже и небескорыстно. Но дело-то обстоит так, что при данной методике общественных наук они ничего не могут понять, даже если бы и пытались сделать это добросовестно. Институты общественного мнения, вероятно, могли бы уловить сдвиги в психологии или в настроениях масс, установить некую закономерность этих сдвигов и на основании этого делать прогнозы, которые, по крайней мере, не были бы промахом на все 180 градусов. Но то, что мы называем гуманитарными науками, есть не только приблизительные науки. Это, если можно так выразиться, есть науки наоборот»[100].
Эта «наука наоборот», — профессорско-профанная наука (поскольку обратная сторона «сухого профессорства» — профанация), по поводу которой, на примере истории Гёте заметил, что она не имеет отношения к реальному духу прошлого — это «дух профессоров и их понятий, / Которой эти господа некстати / За истинную древность выдают». Всё это не значит, что «нормальная наука» абсолютно бесплодна, нет; более того, бывают периоды (например, 1950-1970-е годы для социальных наук), когда она на подъёме, но эти периоды для нормальной науки, во-первых, довольно кратки; во-вторых, развитие здесь всё равно идет по логике «нормальной науки», а потому достижения носят скорее количественный, чем качественный характер. В любом случае, однако, сегодня «золотой век» «нормальной науки» далеко позади.