Показательно и другое. Оказывается, упоминавшийся ранее «донос Ветрова», появившийся в печати в 1976 г., был получен Ф. Арнау во время его пребывания в Москве 10–14 сентября 1974 г.[600] Это означает, что он был изготовлен КГБ если не к выходу второго тома «Архипелага», то по крайней мере сразу после него и должен был нейтрализовать те слухи о связях А.И. Солженицына с КГБ, которые невольно поползли после его откровений.
Когда в 1977 г. миланское издательство опубликовало книгу Т. Ржезача, содержавшую обвинение А.И. Солженицына в осведомительстве, а в 1978 г. гамбургский журнал «Нойе политик» обнародовал написанный солженицынским почерком донос, писатель был поставлен перед выбором: или подать в суд за клевету, или же промолчать и тем самым признать справедливость выдвинутых обвинений.
Первый путь Александр Исаевич категорически отверг. «В суд — заявил он, — не подам, могу их успокоить. Правоту нет нужды взвешивать с нечистью на юридических весах. Да и кто же судится с советским драконом? Да и он нас в лагеря посылал без суда»[601].
Да, с «советским драконом» судиться было невозможно. Но что мешало писателю возбудить обвинение в клевете против миланского издательства или гамбургского журнала? Если он не доверял обычному суду, почему нельзя было обратиться к мировой общественности и потребовать создания общественного суда? Не над собой. Над Т. Ржезачем, над Ф. Арнау, над издательством «Прогресс», над КГБ. Нерешительность писателя тем более удивительна, что опровергнуть аргументы Т. Ржезача не представляло никакого труда, а опубликованный донос — явная фальшивка.
Позиция, которую в 1978 г. занял А.И. Солженицын, тем более вызывает недоумение, что, заявив о своем принципиальном нежелании «взвешивать» правоту вместе с нечистью на «на юридических весах», он буквально через несколько лет подал в суд на А. Флегона[602], который в своей книге «Вокруг Солженицына» тоже привёл целый ряд нелицеприятных для лауреата Нобелевской премии, но гораздо более безобидных фактов[603].
Следовательно, отказываясь в 1978 г. судиться с Т. Ржезачем, Александр Исаевич руководствовался не отрицательным отношением к взвешиванию нечисти и правоты на юридических весах, а чем-то другим. Что же тогда могло удержать его от обращения в суд? Только одно — опасение, что во время разбирательства могут появиться более серьёзные аргументы в пользу выдвинутых обвинений, а также всплывут другие факты из его биографии, которые он скрывал и которые не делают ему чести. Но прежде всего он, видимо, опасался, что суд (обычный или общественный) обязан будет рассмотреть все обстоятельства, связанные с его первым арестом и историю с его вербовкой на Калужской заставе в 1945 г.
И здесь прежде всего возникает вопрос: можно ли рассматривать его рассказ о вербовке как исповедь, как откровение человека, который проявил минутную слабость и потом всю жизнь мучился по этому поводу? Нет. Потому что в рассказанной им истории не хватает самого главного для откровения — искренности.
Прежде всего поражает своей неправдоподобностью описание самого процесса вербовки. У меня нет на этот счёт собственного опыта, но мне известны два факта вербовки. В одном случае человека вербовали в годы войны в армии для борьбы с немецко-фашистскими диверсантами, в другом уже в 1980-е гг. на имя вербуемого сначала была послана из-за границы посылка с энтеэсовской литературой, а затем, когда её перехватили, автору было предложено или доказать, что это ошибка, или же помочь установить, кому (если не ему) она в действительности предназначалась. И в одном, и в другом случае отказаться от сотрудничества было невозможно.
В связи с этим следует отметить, что вербовка осведомителей и агентуры велась на основании «Приказа НКВД СССР № 00149 «Об агентурно-оперативном обслуживании исправительно-трудовых лагерей-колоний НКВД СССР» от 07.02.1940[604], в котором говорилось: «Всю представляющую оперативный интерес агентуру и осведомление работникам оперативно-чекистских отделов (отделений) иметь на личной связи. Использование остального осведомления производить через резидентскую сеть»[605].
Если верить А.И. Солженицыну, его резидентом или куратором стал «надзиратель Сенин»[606]. Сообщая об этом, Александр Исаевич сделал следующее весьма любопытное примечание: «Это очевидно была не настоящая его фамилия, он не русский был, а псевдоним для лагеря… Сенин был ни много ни мало — студент! — студент 4-го курса, вот только не помню какого факультета. Он, видно, очень стыдился эмведистской формы, боялся, чтобы сокурсники не увидели его в голубых погонах в городе, и потому, приезжая на дежурство, надевал форму на вахте, а уезжая — снимал»[607].
602
Солженицын А.И. Угодило зёрнышко промеж двух жерновов. Очерки изгнания. Ч. 3 (1982–1987) // Новый мир. 2001. № 4. С. 81–86.
604
Приказ НКВД СССР № 00149 «Об агентурно-оперативном обслуживании исправительно-трудовых лагерей-колоний НКВД СССР» от 07.02.1940 // ГУЛАГ (Главное управление лагерей). С. 494–497.