— Этими банями, как и Парфеноном, стоит любоваться издали, но никак не сидеть внутри, ожидая, пока кусок штукатурки свалится тебе на голову. Не понимаю я Дэвида Уркварта, загнавшего нас сюда. Это его увлечение турецкими банями, его маниакальное желание устроить их в Лондоне — все это чуждо сердцу англичанина, не понимающего, зачем так часто мыться[3]. Но не скрою, в этой старине есть нечто притягательное.
Это замечание на английском настолько оказалось созвучно моим мыслям, что я невольно прислушался в беседе двух англичан с характерными лошадиными лицами.
— Стюарт! Снаружи тебя ждет еще большее разочарование: вся роскошь Востока спрятана от глаз публики внутри любого зажиточного дома или дворца. И знаешь почему?
— Почему же?
— Жестокость и деспотизм турок вынуждает богачей прятать накопленные богатства, совершенно лишая их честолюбия и стремления к развитию. В этом есть коренное отличие их цивилизации от нашей. И наше превосходство. Здесь, в Стамбуле, это чувствуется на каждом углу, и немудрено, что вся крупная торговля сосредоточена в руках иностранцев.
— Прошу прощения, сэры! — обратился я к англичанам. — Извиняюсь, что прервал ваш разговор. Но меня удивило, что вы называете Константинополь Стамбулом.
— Не стоит извиняться! Мистер…?
— Коста Варвакис, сэр! — я тут же представился.
— А, так вы грек! Это заметно по вашему кресту, — заявил приметливый англичанин и представился. — Мистер Джонс, мистер Стюарт, к вашим услугам.
Он исполнил элегантный жест рукой, словно снимал шляпу в знак знакомства.
— В Европе, мистер Варвакис, принято называть столицу султана, как ее назвал его славный предок Мехмед II 400 лет назад. Лишь русские варвары до сих пор зовут этот великий город Константинополем и даже городом царей, будто имеют на него право. Я знаю, что здесь принято говорить Константинийе, но уверен, что данное недоразумение будет рано или поздно исправлено. Быть может, вам, как греку, это слышать неприятно, но уверен, вы простите англичанина, представляющего страну, подарившую Греции независимость.
Мне стал любопытен этот разговор, и я решил его поддержать, немного «потролив» собеседника:
— Но позвольте, сэр, мне всегда казалось, что нашей свободе мы обязаны славе русского оружия?
— У вас странный английский, мистер Варвакис. Где вы ему научились?
— Я часто путешествовал, сэр.
— О, это многое объясняет… Вы, наверное, брали язык от всех, кого встречали — от завсегдатаев портовых кабаков до джентльменов. Ваш вопрос великолепно подходит для беседы в этих стенах. Где, как не в бане, обсуждать политику? Но, быть может, мы продолжим дискуссию в более подходящих условиях — в холле для отдыха, например?
— Ничего не имею против. И кофе с трубками будут там весьма кстати.
Я сделал знак Константину, и нужно было видеть вытянувшиеся от удивления лица двух английских снобов, когда меня снова подхватили с обеих сторон и осторожно повели в зал отдыха. Англичан сопровождал лишь один банщик.
Мысль войти к ним в доверие появилась сразу, как ухо уловило знакомое имя. Дэвид Уркварт! Эта английская сволочь немало натворила на Кавказе, работая, как сказали бы в мое время, под дипломатическим прикрытием в Стамбуле. Если он шеф этой парочки, сомнений нет — передо мной настоящие шпионы XIX века!
[1] Турки носили желтые туфли, греки — синие, армяне — красные и евреи — черные.
[2] Авторы проводят границу между восточным пониманием «кейфа» и современной трактовкой слова «кайф».
[3] Джемс Клавелл, автор саги об англичанах в Гонконге, убеждал своих читателей в том, что в Англии в первой половине 19 века скептически относились к частому мытью. Тем не менее, Дэвид Уркварт все ж таки открыл в середине века турецкие бани в Лондоне.
Глава 5
Вербовка
Про «славные» дела Дэвида Уркварта я начитался в 90-е, даже портрет в учебнике видел. Его много обсуждали в кавказской прессе, включая грузинскую.
Этот английский дипломат ворвался в жизнь Кавказа с грацией слона в буфете и «тарелок» побил изрядно. И вошел в историю. Причем настолько, что даже флаг современной республики Адыгеи сделан по его эскизу. А еще надавал горцам столько обещаний, что из-за могил на Кавказе стало тесно. Пожар Кавказской войны пылал и до него, но с тем, что он в этот огонь керосину плеснул, никто не спорит. Земля все помнит: в своих бедах, вплоть до изгнания с родной земли, его до сих пор винят многие кавказцы. Вот бы встретить этого Давидушку, да голову ему открутить: воздух точно станет чище.