Вот и окно. Выдохнул. Прижался к стене. Еще раз вспомнил место, где она остановилась напротив своей двери, соотнес со своим нынешним положением человека-паука. Нет, не ошибся. Ну, тогда, вперед!
Тихо постучал в окно.
Она подбежала сразу. Будто знала. Нет, точно знала! Потому что совсем не испугалась. Не вскрикнула, а только засмеялась. Сразу открыла окно и отошла в сторону, давая мне возможность спрыгнуть в ее покои. Она тут же бросилась в мою сторону, обошла меня, закрыла окно. Обернулась.
— Значит, ты не боишься чумы? — улыбалась.
О! Этот голос!
— Нет. С тобой мне ничего не страшно! — я никак не мог справиться с дыханием.
Спуск по стене основательно его сбил. Но теперь частота дыхания зашкаливала из-за неё. Она стояла напротив, в одном лишь (так хотелось думать) халате, чуть распахнутом сверху, и обнажавшем ложбинку между грудей.
«Да! Большая, тяжелая, но не огромная! — убедился я. — Вот был бы номер, если бы под балахоном скрывалась бы толстуха! Да, не соврали мне ее глаза!»
— Как тебя зовут?
— Коста.
— Ты грек? — удивилась.
— Да.
— Я подумала, что босниец, судя по твоей одежде.
— Так вышло.
— А я боснийка.
— А как тебя зовут?
— Малика.
И тут она сделала первый небольшой шажок ко мне.
— Знаешь, что означает мое имя? — еще один шажок.
— Нннет… — куда исчезло все мое хладнокровие и вся моя «трезвость»⁈
— Оно означает «царица»! — стояла уже напротив.
— В первый раз вижу женщину, чье имя так совпадает с её образом! — все-таки не совсем растерялся, мог еще выдать нужный комплимент, который и вовсе не был комплиментом, а был чистой правдой.
Ей понравилось. Улыбнулась.
— И что же, — протянула руку, положила мне на грудь. Я задрожал, — заставило тебя так рисковать, чтобы попасть сюда?
— Милости прошу у царицы, — сглотнул слюну.
— Какой? — Прижалась к щеке, шепнув на ухо.
И уже говорила тем тембром голоса, который сразу же сводит мужчин с ума.
— От тебя любая милость…
Не дала договорить. Её губы накрыли мои. Поцелуй не был долгим. Дождалась, когда я ответил, и тут же оторвалась от меня так, что я вынужден был по инерции вытянуть голову вперед, как теленок в поиске вымени.
— … счастье, — договорил!
Наконец, взял инициативу в свои руки. Крепко обхватил её, прижал к себе. Этот поцелуй был уже долгим-долгим. Она закрыла свои глаза. Я не закрывал. Поцелуй был настолько долгим, что наши руки начали взаимное движение. Я пробрался сквозь халат к её телу. Да, голая! Её руки уже спустились вниз…
И тут я «с гибельным восторгом» понял, что сейчас случится и что я уже не в силах буду остановить, в тот момент, когда ее рука скользнула чуть ниже живота…
Ниже живота все уже было в полной боевой готовности. Настолько полной, что, обнаружив это, она на мгновение открыла глаза, выразив и удивление, и смех… А в следующие секунды меня затрясло…
Меня словно знобило. Она засмеялась. Но это не был издевательский смех. Это был радостный смех женщины, только что получившей, может быть, самое убедительное доказательство её неотразимости, её выдающихся, поистине царственных возможностей. Она прижала меня к себе и теперь нежно гладила по спине, успокаивая. А я в этот момент с не меньшим восторгом понимал, что не испытываю ни стыда, ни позора в тот момент, когда и стыд, и позор испытали бы абсолютно все мужчины на свете после подобного фиаско. Я не оправдывал себя дичайшей напряженностью предыдущих дней, выпитой ракией, экстремальностью ситуации. Мне было плевать. Я испытал наслаждение такого уровня, что все остальное уже не имело значения. И я точно понимал в эти секунды, что и она не считает случившееся позором.
Я, наконец, успокоился. Она это почувствовала.
— Это хорошо! — сказала вдруг.
— Что ж хорошего⁈ — усмехнулся я.
— Ты чувствуешь себя виноватым, а, значит, теперь будешь очень стараться…
Она оторвалась от меня, пошла к кровати, на ходу сбрасывая халат. Дала мгновение, чтобы я полюбовался. Повернула голову, одновременно укладываясь на матрасы, служившие кроватью.
— И теперь тебя хватит надолго! — она уже легла и повернулась на спину.