— Как же я объясню, что в этих письмах имя бея есть, коли по-турецки только говорю, но читать-писать не умею?
Дмитрий достал бумаги, развернул и ткнул пальцем в одну строчку арабско-турецкой вязи, которой были написаны черновики писем:
— Вот эти закорючки означают имя Сефер-бея. Запомнил? — я кивнул. — Навряд ли кто спросит, но, если спросят, покажешь.
Ловкий план придумали господа-шпионы из нашего Посольства, но был изъян. С какого перепугу Спенсер меня примет? Нужен хоть какой-то повод к нему заявиться.
За поводом далеко ходить было не нужно. Остался у меня должок перед абиссинцем Фалилеем. Нужно его вызволять из неволи, и в этом вопросе Спенсер мог пригодиться. Но прежде нужно было понять, куда бывшего раба пристроить. Появилась у меня одна мыслишка, осталось ее проверить, а еще лучше — реализовать. Я отправился к отцу Варфоломею.
— На что мне сдался твой мавр? Ну, сам подумай, Коста: черный служка в церкви — это же абсурд, нелепость? Мы тут и так в окружении магометанском.
— А я вам говорю, отче, в тридцатый раз: очень уж он крепок в вере, настоящий христианин: не отрекся, не сломался, крест себе сам сделал. И еще: вспомните, у царя Петра был свой арап Ганнибал. А кого он породил? Вот! Пушкина Александра Сергеевича, поэта нашего золотого. Его корня, прямой потомок.
— Вообще-то, по нашим правилам, выбор служки есть моя прерогатива, разрешения посланника спрашивать не нужно. Но черный в церкви — столько разговоров будет! И опять же свой арап, — улыбнулся священник. — И имя у него знатное. Знаешь, что означает?
— Даже не догадываюсь. Как-то с маслиной связано? — предположил.
— В исламе «фалелей» значит «прекрасный» или «счастливый», в древнегреческом «цветущая маслина», а у древних христиан именем «фалалей» или «фалелей» нарекали, подразумевая «благословенного» или «благодатного». Мученик был с таким именем и еще преподобный сирийский пустынник. Первого поминаем 20 мая, а второго 27 февраля.
— Не заметил я, батюшка, что мусульмане нашего Фалилея счастливым сделали. Вот лик у него и вправду благолепен — чистая икона.
— Что ж с тобой поделать и с идеями твоими? Ты же, Коста, идешь дорогой добра, ЧЕЛОВЕКА желаешь спасти. Не корысти ради, напротив — мошны своей не жалеешь. Стоит ли вставать у тебя на пути? А давай глянем на твоего протеже.
Вот так все и вышло. Двинулись с разрешения Ивана Денисовича в город втроем — я, отец Варфоломей и Дмитрий-студент.
Последний за нами увязался из чистого интереса. Да и крепко сдружились мы за прошедшую неделю. Он все меня подлавливал в свободную минуту: в грузинском практиковался. Сперва вокруг шептались посольские, удивляясь нашему тесному общению, потом попривыкли. А когда я ему рассказал про наши с предобрейшим попом планы, прицепился будто репей! Ему интересно стало, как у нас все получится, сторгуемся ли с хозяином Фалилея, утвердит ли судья такую купчую? Обещал вспомоществование в торговле и у кади-судьи, если что-то пойдет не так.
Нашлось место в моем плане и Спенсеру. Мне нужен был не связанный с посольством представитель перед судьей, готовый засвидетельствовать мою личность. Я не был уверен, что русский священник устроит судью. А Эдмонду, я не сомневался, сей опыт мог послужить основой для интересного рассказа в его будущей книге. Писателя делают детали, вернее, умение их оценить и выгодно подать своему читателю. Получилось обменяться через студента записочками и договориться о месте и времени встрече — чисто школьницы в среднем классе в доэсмэсовую эпоху. Спенсер, ожидаемо, согласился.
Встретились у входа в Гедикпаша Хамами. Отец Варфоломей с Дмитрием, как с переводчиком, убежал на задворки к печникам с Фалилеем знакомиться. А я со Спенсером прошел в зал для отдыха чаю попить и поболтать с Константином, который встретил меня как родного. Но не тут-то было: пообщаться по душам не вышло. Англичанин вцепился в банщика и давай его расспрашивать, как тут все устроено, и в блокноте записи делать.
Стоило возникнуть паузе в их беседе, как я достал письма и сунул их Спенсеру.
— Это для Стюарта. Был бы признателен, если передадите.
Эдмонд бумаги принял без вопросов и завел разговор уже про наше дело, спросив совета у Константина.
— Вольную рабу дать можно, такое практикуется. И выкупить его можно. Было бы проще, если Фалилей принял ислам. Тогда хозяин может дать закяат — обязательство мукатабу-невольнику освободить его при уплате долга своему хозяину. В этом случае сам процесс освобождения растянется на год.