— Почему он проявляет интерес к моей персоне? — задал я шкурный вопрос. — Какой толк ему в посольском садовнике, если он напрямую общается с посланником и его окружением?
— Отличный вопрос, Коста, — кивнул головой Фонтон.
— Быть может, его заинтересовало знание Костой грузинского языка? Меня вот заинтересовало, — признался Дмитрий, покраснев.
— Ты знаешь грузинский? — удивился Феликс Петрович. — Не просто несколько слов, но можешь свободно говорить?
— Обижаешь, начальника! — ляпнул я, как и прежде, не подумав, с непередаваемым кавказским акцентом.
Но Фонтона моя вольность не возмутила, а развеселила. Он расхохотался:
— Как-как ты сказал? «Обижаешь, начальника!» — ой, уморил, — он утер выступившую от смеха слезу.
— Гамарджоба, генацвале! — поприветствовал я Дмитрия, повернув к нему голову.
— Феликс Петрович, уверяю вас: Коста даже меня учит, уже неделю, как занимаемся, — объяснил Дмитрий, широко улыбаясь.
— Так, отставить смех! Работаем. Итак, первая версия: Спенсер нацелился после Одессы и Крыма проникнуть в Западную Грузию, если средство его передвижения — черноморская навигация. В Грузии у нас два порта — Поти и Редут-Кале. И там столь строгие карантинные и пограничные порядки, что вряд ли он всерьез рассчитывает найти там отрытые ворота. Какие еще есть варианты?
— Давайте снова вспомним все детали разговора Косты и Спенсера в саду. Там, наверняка, есть подсказки. Напряги память, Коста. Что было такого, что выпадало из общей беседы? Какие-то имена, географические названия? — обратился ко мне Дмитрий, мгновенно стерев улыбку со своих губ.
— Имена? Названия? Ну, он точно говорил про Крым и Одессу, спрашивал, бывал ли я там.
— Быть может, ему просто нужен переводчик с русского, знакомый с Новороссией? И наш Коста ему не подошел, раз там не бывал? — выдвинул правдоподобную версию студент.
— Не вяжется с познаниями Косты в грузинском, — задумчиво произнес Фонтон.
«Странно, — подумал я, — Их совершенно не удивляют мои языковые познания. Привыкли, видимо, к тому, что здесь, в Пере, даже малые дети на пяти-шести языках свободно болтают».
— Про Грузию разговора не было, — добавил вслух.
— А о чем был?
— Он Черкесию упомянул. А еще какого-то Клапрота.
— Кого-кого? Клапрота? Что же ты молчал, чертяка! — Феликс Петрович вскочил из-за стола и бросился к книжному шкафу, бормоча под нос. — Клапрот, Клапрот, где тут у нас Клапрот… Вот! Нашел! Извольте видеть!
Фонтон бросил на стол толстую красивую книгу. На обложке значилось: «Путешествие по Кавказу и Грузии, предпринятое в 1807 и 1808 годах по поручению Императорской академии наук Санкт-Петербурга, содержащее полное описание Кавказских стран и ее жителей. Юлиуса Клапрота».
— Между прочим, фундаментальный труд нашего ученого. Первое подробное описание народов Северного Кавказа и их языков, — объяснил мне Дмитрий-заучка.
— Выходит он в Черкесию и Грузию собрался? — сделал я логичный вывод. — А ведь я еще брякнул, что на побережье дела вел, хотя это и не так.
— И подкатывает он к тебе, чтобы нанять как переводчика и знатока местных обычаев, пусть даже у него в самой Черкесии уже есть доверенные люди, — подытожил Фонтон.
Он, так и не присев после броска к книжному шкафу, заходил по своему кабинету с задумчивым видом. Мы молча следили за ним, боясь помешать. Минут через семь, когда нервы были уже на пределе, он сразил меня наповал своей репликой:
— Ты обязан поехать со Спенсером!
Ничего себе предложеньице! Мол, давай, Коста, полезай к волку в пасть. Злой черкес тебя заждался, точит свой кинжал. Меня охватила легкая паника. Перцу добавила следующая реплика Фонтона:
— Никому из наших не удавалось проникнуть в самое сердце Кавказа. В прошлом годе доблестный кавказский офицер Федор Торнау пробрался через Кавказский хребет под видом горца в Сочу. Подвиг его — на устах всех, кому понятны трудности и опасности такого путешествия. Если Спенсер поедет в Черкесию, тебе и притворяться нет нужды. Великолепная легенда, лучшее из возможных прикрытий! Сколько наиважнейших сведений ты сможешь добыть! Ну как, согласен?