Ракия положения не исправила. Пока не исправила. Мне нужно было немного времени, чтобы хоть как-то прийти в себя! Капельку! А меня, как Иванушку: из котла с водой студеной макнули в котел с водой вареной. Но Конька-Горбунка поблизости при этом не было! Конек-Горбунок хвостом не махнул, мордой в котлы не макнул, на меня дважды не прыснул и громким посвистом не присвистнул! Я не мог никак выбраться из этих котлов пригожим! Господи, никак! Я сейчас — урод! Сломленный, исковерканный, сваренный заживо! Мне бы сейчас повыть, Господи, а ты мне что предлагаешь взамен? Порадоваться неизвестной, объявившей себя моей сестрой⁈ Ну, нет!
Поэтому я стоял, словно гуттаперчевый мальчик, позволяя «сестре» гнуть и растягивать меня во все стороны. Не оказывал сопротивления, не проявлял никаких эмоций.
Женщина, наконец, пришла в себя и заметила мое абсолютное равнодушие.
— Коста, это же я, Мария, твоя младшая сестра!
Я не реагировал. Она восприняла это по-своему. Рассмеялась.
— Впрочем, немудрено: я закутана с ног до головы и постарела на 10 лет. Но ты все такой же, хоть не юноша и лысый. Вылитый папа!
Наверняка ожидала, что я сейчас рассмеюсь и раскину руки для объятий. Ничего подобного. Более того, мое равнодушие уже вытеснялось злобой на все это представление. Она заметила эту перемену.
— Коста? — улыбка уже сползла с её лица.
Женщина быстро убрала руки с моих плеч, поправила платок на лице, воровато огляделась и отступила.
— Боишься, камнями за прелюбодейство забьют? — я никак не мог перебороть злой настрой.
— В Турции женщин, изменивших мужу, зашивают в мешок и бросают в воду, — с надрывом ответила женщина и снова сделала ко мне полшага. — Почему ты так груб со мной?
Тут она прыснула в кулачок, опять истолковав по-своему мое поведение. Собралась с духом и быстро раскрыла лицо, глядя на меня с надеждой.
Две служанки — старые мегеры, стоявшие чуть в стороне — сердито заворчали. Одна держала за руку маленького мальчика лет пяти, с любопытством меня разглядывавшего. Его голову украшала шапочка с нашитыми по кругу золотыми монетами.
Я среагировал на это «шипение». Посмотрел за спину женщины. Она последовала за моим взглядом. Обрадовалась. Опять закрыла лицо. Бросилась к мегерам, выхватила ребенка, быстрым шагом подошла ко мне, поставила ребенка перед собой.
— Твой племянник! — сообщила с гордостью.
«Час от часу… Еще и племянник… Не было ни гроша, да вдруг алтын», — равнодушно констатировал мозг.
Я посмотрел на племянника.
«Ладно. Не стоять же теперь все время бараном перед новыми воротами!» — у покореженного терминатора в моем лице загорелся красным светом один из глазков.
— Хочешь коржик в сиропе, пацан? — энергия начала свой бег, оживляя постепенно все микрочипы и процессоры.
Пацан радостно закивал и потянул ручки в мою сторону.
Я обернулся к столу, глотнул немного ракии для успокоения и убыстрения процесса оживления и открыл короб со сладостями.
— Угощайся!
Пацана упрашивать не пришлось. Он метнулся к столу и сунул нос в короб. На нас внимания не обращал.
Женщина с любовью глядела на сына.
— Ты все детство таскал мне сладости, а теперь, видишь, пришла очередь племянника! — Улыбнулась воспоминаниям та, кто назвалась Марией.
Посмотрела на меня.
— Его Ясином нарекли.
Я кивнул безучастно и продолжил процесс восстановления: хлопнул из кувшина еще грамульку, изо всех сил стараясь сосредоточиться.
— Ты пьяница, брат? — с тревогой спросила нежданно обретенная «сестра». Ок, принято: пусть будет сестра.
— Это для компресса! — сплагиатил я Михаила Евдокимова.
Объяснение, как ни странно, подействовало. И что еще более странно: в мозгах, вроде, слегка прояснилось.
— Садись! Поговорим!
Я уселся за стол, достал лепешку, мясо, зелень и соорудил себе бутерброд. Рядом «племяш» с довольным причмокиванием уничтожал боснийские дары, облизывая испачканные в сиропе пальцы.
Мария осторожно пристроилась с краю стола, слегка отодвинувшись от нас.
— Смотрю, ты отуречилась и по-гречески говоришь ужасно, — констатировал спокойно.
— Святая дева Мария–покровительница, объясни, почему ты так со мной жесток? — воскликнула сестра.
— Неизвестная мне женщина бросается мне на шею и сообщает, что она мне сестра! А это, — я ткнул в пацана, — мой племянник! Как, по-твоему, я должен себя вести⁈