— Выходит, тебе повезло?
— Я не знала радоваться мне или горевать. Мысли о христианстве, о том, что наш брак неправильный и что ребенок станет мусульманином, разбивали мое сердце. Мои страхи оказались не напрасны. Когда родился мальчик и муж прошептал ему на ухо его имя Ясин, повитухи сделали бритвой на спине и ногах моего сына разрезы, вызвавшие обильное кровотечение. Как он не умер, я не знаю. Операция эта, по их словам, избавляет новорожденного от акрума, болезни, которая у детей случается часто и обыкновенно сводит их в могилу. Когда он встал на ножки и начал ходить, ему стали выворачивать ступни, чтобы он ставил их врозь — так здесь принято.
Но больше всего я боюсь обрезания: время пришло, и его стали готовить к посвящению в ислам. Через месяц его душа окажется навсегда отвергнута от бога и моей святой, мои молитвы к которой подарили ему жизнь. И я уверена, что Ясину суждена недолгая жизнь, если я его не спасу. Бог дает, и Бог забирает, если его обмануть!
Мария посмотрела на сына. Ясин, уже давно переставший поглощать сладости, тоже слушал маму. Заметив любящий взгляд матери, тут же прижался к ней. Мария обняла его за голову, поцеловала в макушку.
— Я называю его не Ясин, — с вызовом говорила теперь мне. — Я называю его — Яни. А хочу впредь называть Янис! Ты понимаешь меня, брат?
Я потянулся за кувшином.
— Я не пьяница, сестра, успокойся, — предупредил прежде уже готовый появиться в ее глазах испуг. — Мне сейчас это очень нужно!
Сделал большой глоток. От меня сейчас требовались не речи, не убеждения, не обещания, не заверения. Все это — в котел с вареной водой!
— Ты знаешь Тиграна, лавочника-армянина? Его лавка тут…
— Знаю, — сестра не дала договорить. — Хорошо знаю. Но причем тут…
— При том, что отныне ты будешь наведываться к нему раз в три дня, — теперь я не дал договорить сестре.
Мария послушно кивнула.
— Он будет нашим связным. Просто назовешь ему мое имя.
Сестра опять кивнула.
— Мне понадобится пара недель, чтобы все решить. Хорошо?
— Брат мой! — сестра улыбнулась. — Я ждала и терпела столько лет! Что мне эти несколько дней!
— Вот и славно, трам-пам-пам! — не удержался я.
Сестра опять выразила озабоченность моим психическим здоровьем.
— Не обращай внимания! — успокоил я её, вставая из-за стола. — Это… Это из моей прошлой жизни. Племяш!
Яни рассмеялся на мой призыв и протянул мне свои руки. Бросился без страха. Я подхватил его и сначала подбросил вверх, потом поймал, обнял, крепко прижал к себе. Освободив правую руку, обнял и прижал к себе сестру.
— Мы обязательно будем звать его Янис, сестра! — шепнул ей.
Сестра всхлипнула. Ответить не могла. Только часто кивала головой.
— Ну, все, все! Пора!
Я поставил Яни на землю. Накрыл короб с оставшимися сластями крышкой, передал ему.
— Для кого ты купил эти сладости, брат?
— Уже не важно! — ответил я и поцеловал сестру. — А теперь идите, и ничего не бойтесь!
Сестра вытерла последние слезы, взяла Яни за руку. Они повернулись, пошли к двум матронам. Я посмотрел на них. Они уже не шипели и не казались мне теперь мегерами. Кивнул им с улыбкой. Они кивнули в ответ: брат — это все объясняет. Потом одна из них перехватила короб у Яни, другая взяла моего племянника за руку. Все двинулись, удаляясь от меня. Сестра, перед самой дверью в женскую часть, не удержалась, обернулась. Все-таки так и не могла пока окончательно справиться со слезами. Я тут же изобразил пантомиму. Изобразил стекающие слезы, потом собрал их в свою ладонь. Сестра рассмеялась. Ушли…
Я вздохнул. Задумался. Бросил взгляд на кувшин с ракией.
«Нет! — подумал я уже с предельной ясностью в восстановленной голове живого человека, а не терминатора. — Ракия мне сейчас совсем не нужна. Мне нужен пистолет!»
Глава 13
Кровь за кровь
Лодка неспешно скользила по водной глади Босфора. Заходящее солнце посылало свои последние поцелуи азиатскому берегу. Европа хвасталась тюльпанной роскошью дворцов в окружении черных кипарисов[1]. Все дышало покоем. Меня раздирала на части ярость.
«Барыш-ага, Барыш-ага! — с ненавистью повторял снова и снова. — Барыш — это вовсе не доход. Это имя значит „мирный“. Но природа явно ошиблась в его случае. Кровавый убийца, я не успокоюсь, пока не забью тебя в гроб!»
Этот «мирный» человек — хоть и почти старик, но вовсе не безобиден. Он — воин, привыкший убивать. В схватке один на один у меня нет шансов. И нет союзников, кто подержит эту отрыжку бездны, пока я не отрежу его ослиные уши. Именно так следует карать мусульманина! Ведь он верит, что за эти уши его вытянут в рай. Именно так он должен закончить свои дни на земле.