Долго думали, кто полезет смотреть его «смертник» – пластиковый медальон с закрученной внутри картонкой с личными данными. Чаще всего «смертники» носили на шнурке на шее. Так что кому-то нужно было расстегнуть гимнастерку и залезть туда рукой – под пристальным взглядом двух огромных, как блюдца, мертвых глаз.
Шансов на удачу было мало. «Смертники» находили на ошметках солдатских костей, густо замешанных с железом, на поле боя. Если покойник лежал в отдельном гробу, значит медальон, скорее всего, сняла похоронная команда.
Мужчины по очереди отказывались лезть за шиворот к мертвецу.
– Я не буду…
– И я…
– Черт с вами, – выругался тот, кто определил звание. – Полезу я.
Он стянул рабочие перчатки и подошел к гробу. Расстегнул одну пуговицу, затем другую, запустил под гимнастерку ладонь.
– Он моргнул, кажется. Нет? – спросили из толпы.
Мужчина поднял голову, попытался найти того, кто говорил.
– Моргнете у меня сейчас, мало не покажется! Есть! – удивляясь удаче, он вытащил руку с зажатым в ней медальоном. – Дайте нож.
Лезвием он перерезал шнурок. Зажав медальон в кулаке, отошел от гроба. Еще раз обвел всех свирепым взглядом:
– Кто под руку говорил?
Мертвец за его спиной продолжал пялиться в небо стеклянными голубыми глазами.
– Посмотрим, как его звать, – мужчина сорвал колпачок с медальона и вытряхнул картонку на ладонь. – Лазовский Сергей Юрьевич. Тысяча девятьсот пятого года рождения. Тверская область.
Он повернулся к покойнику:
– Тридцать шесть лет, значит, тебе было, паря…
В этот момент неизвестно откуда в голубом небе громыхнул гром. Очевидцы позже скажут, что покойник застонал и еще раз отчетливо моргнул. В следующий момент его белое лицо и белые руки рассыпались в прах. Форменная одежда просела и как-то сразу поблекла, и кто-то над самым ухом мужчины со «смертником» заорал:
– Атас, ребята, сельские еду-у-у-у-т!
Сто тридцать два
Они толпились перед его палаткой, переминаясь с ноги на ногу, в оборванном сером исподнем.
– Андрюшенька, – звали они. – Что же ты, родненький? Что же ты нас не похоронил?
Их было сто тридцать два. Ганин знал это, не считая. Именно стольких солдат он вытащил из земли в свой первый сезон.
– Уйдите, – метался он, сжимая спальный мешок. – Уйдите, Христом Богом прошу!
– Андрюшенька, родно-о-ой! – снова затянули вразнобой голоса.
Сначала они приходили по ночам изредка. Когда это произошло впервые, Ганин был в своей квартире в Москве. Он подскочил на кровати и закричал. Мертвецы толпились над ним. Мертвецы звали его. Мертвецы касались его лица своими холодными, трясущимися руками. В то утро Ганин обнаружил у себя на макушке первый седой волос.
Потом они стали приходить чаще, в иные времена почти каждую ночь, если только Ганин не накачивался водкой так, что сам становился похож на труп. Он помнил их по именам. Всех. Сто тридцать два имени, фамилии и отчества. Он видел раны, от которых они умерли. Он знал их биографии – по медальонам, которые болтались на костях, когда Ганин поднимал их из земли.
Ганин плакал во сне:
– Я похоронил вас, ребята. Похоронил я…
А они цеплялись за него, тянули за спальный мешок и за одежду.
– Нет, Андрюшенька, нет…
В следующий момент Ганин проснулся. Перед ним на корточках, с интересом вглядываясь ему в лицо, сидел Фока.
– Что? Опять эти? – спросил он.
– Чего тебе? – буркнул Ганин.
Сегодня мертвецы впервые пришли к нему днем. «Плохой знак, – подумал он, с трудом сдерживая подступающую тошноту. – Очень плохой».
– Приехали из района. С полицией, – Фока поднялся, насколько позволяла ему высота палатки. – У тебя здесь нет криминала?
– Нет.
– Отлично. А еще мы нашли офицера. Подполковник. Звать Сергей Юрьевич Лазовский.
Ганина стошнило, едва он вылез на свет. Рвота изверглась из него алым фонтаном и забрызгала палатку и берцы. Почти сразу же последовал второй позыв. Ганин надеялся, что его не видно с холма, куда сейчас, по словам Фоки, приехали проверяющие. Скорчившись, он пытался устоять на ногах и последними словами клял жару, инспекторов и сегодняшнее утреннее пьянство.
Когда стало легче, Ганин нетвердой походкой пошагал туда, где раздавались голоса. Солнце жгло затылок. Сердце бýхало как расстроенный радиоприемник, безбожно проседая на низких частотах. Он надеялся, что сумеет дойти, не упав.
– Ага. Вот и главный расхититель гробниц, – поприветствовал его Кузьмич. – Бухал с утра, да, Ганин? Пропивал историческое наследие времен войны?